Одна беременность на двоих

Наверное, я вчера выглядела ужасно, когда корчилась на полу от жуткой боли. Раньше так не чесалось! Я плакала, плакала, как ребёнок. Было ощущение, что меня раздирает изнутри. Я чуть не разбила телефон, когда в очередном офисе нарвалась на автоответчик. Да, в нашей деревне в последнюю неделю декабря никто не работал, никто! Ни у нас, ни в Монтерее, ни даже в Кармеле.

— Поехали в больницу, — говорил отец, ходя из одного конца гостиной в другой.

— Не поеду! — кричала я. — Не хочу торчать там полночи, не хочу!

Наконец мне ответили в одном офисе, но записали лишь на завтра, но в девять часов утра. Оставалось как-то пережить ночь.

— Неужели нет никакого средства? — спрашивала Аманда то ли меня, то ли отца.

Тот пожимал плечами, а я смотрела на её живот, который она судорожно обхватила руками, словно это он пищал, а не я. Мой мозг тоже отключился, лишь рука сжимала телефон, словно тот был виновником всех моих несчастий.

— Овёс! Папа, овёс! — вдруг осенило меня, и я не могла понять, почему сразу не вспомнила про овсяные ванны. С последнего ожога прошло три года, но такое ведь не забывается.

Отец тут же вызвался ехать в аптеку, судорожно сжимая в руке листок с названием, хотя я не могла понять, почему он не в состоянии запомнить название фирмы, и вообще достаточно сказать продавцу «ядовитый дуб», и тебе тут же всё выдадут. Отец отсутствовал минут двадцать, и эти минуты были самыми ужасными в моей жизни. Аманда несла какую-то чушь про то, как ей в детстве вырезали из головы клеща, и как ей было страшно — будто её рассказ мог хоть на йоту уменьшить мои страдания. Наконец явился отец, зачем-то притащивший вместе с овсом ещё и две банки мороженого. Я не понимала, почему не потратила эти двадцать минут на то, чтобы вымыть ванну, тогда бы сейчас уже набирала воду и разводила в ней целебный порошок. А сейчас я проклинала запах химии, от которого стало нещадно щипать в носу, или просто нос тоже пострадал от ожога. Наконец я всё же опустила в воду одну ногу, затем вторую, наплевав на то, что могу свариться в таком кипятке. Не знаю, что это было — магическое действие овса, или же самовнушение, но мне с первой же минуты стало легче. Я даже прикрыла глаза и боялась уснуть. А быть может, я действительно задремала, потому что стук в дверь прозвучал подобно боевому барабану, и я чуть не выскочила из воды.

— Ты как там?

Аманда вошла, не дожидаясь приглашения, и уселась на крышку унитаза напротив ванны. Я полностью погрузилась в сероватую воду, корка на которой напоминала жидкую овсянку, и думала, что Аманду должно было вывернуть от одного её вида, но та улыбалась.

— Вода не остыла? Ты уже больше четверти часа лежишь.

— Нет, — отозвалась я, проклиная себя за то, что влезла в эту кашу волосами, собранными в неудачный конский хвост, до которого доросли не все мои пряди. — Овёс температуру держит. И я вообще вылезать не хочу, потому что такой сильный ожог он вылечить не в состоянии, а облегчение ощущается только в воде.

— Тогда лежи, — продолжала улыбаться Аманда.

Я и лежала, а она бубнила про то, что древние так отбеливали кожу. Я бы тоже, с большой радостью, отбелила свои покраснения, но вернулась в гостиную намазанной половиной тюбика гидрокортизона.

— Легче? — задал тот же вопрос отец, и я выдала стандартный ответ — всё хорошо.

А у меня не было всё хорошо, потому что Аманда не додумалась выйти из ванной комнаты, когда мне потребовалось смыть овёс. У меня не получилось подобрать правильные слова, чтобы озвучить свою просьбу. Это жутко противно, когда кто-то видит тебя беспомощным. Я сразу вспомнила удаление зубов мудрости и чуть не расплакалась от того, что на один месяц мне выпало столько страданий. Да поскорей бы уж кончился этот декабрь, и поскорее бы прошла ночь, и наступило утро, когда откроется офис дерматолога.

Я постаралась взять себя в руки, вернее меня взяли под руки и потащили гулять с собакой. Собака с нашего приезда сидела в углу — не знаю, чем уж я её так напугала, но и во время прогулки, она старалась идти со стороны отца. Я сцепила руки за спиной, чтобы пальцы сами собой не раздирали кожу. Аманда взяла меня за руку, и отец, словно по команде, последовал её примеру, а я шла и кусала губы, мечтая быстрее вернуться домой, потому что могла ещё раз намазать себя гидрокортизоном, не превысив суточную дозу.

Вечер тянулся до ужаса долго. Не помогали даже испечённые отцом плюшки с корицей. Я позвонила ему с утра, и он, должно быть, поехал за ними в магазин, потому что я была уверена, что он не держит подобного в морозилке. Он молчал весь вечер, вернее не молчал, а нёс какой-то бред про рынок, про акции, про бейсбол. Наверное, он желал отвлечь меня, но своими разговорами только уничтожал последние мои нервы.