Одна среди туманов

В какой-то момент Джон попросил позволения отлучиться на пару минут. Воспользовавшись этим, я присела за наш столик, чтобы немного перевести дух. Голова у меня слегка кружилась то ли от выпитого шампанского, то ли от танцев, а скорее всего, и от того и от другого. У меня даже испарина на лбу выступила, и я решила, что должна найти зеркало и убедиться, что не выгляжу полной неряхой. Накинув на плечи пиджак Джона, я выскользнула из шатра и двинулась через лужайку по направлению к усадьбе.

По мере того как я отходила от шатра, музыка, смех и шарканье десятков ног звучали все тише, словно они уже стали частью каких-то давних воспоминаний. Небо было безоблачным, и мириады звезд сверкали высоко над моей головой, словно крошечные ледяные кристаллы, которые ветер несет к далекому горизонту. Глядя вверх, я остановилась, невольно захваченная сказочной картиной, которая разворачивалась в небе словно для меня одной. Сколько этим звездам лет или, может быть, веков, спросила я себя, и не может ли быть так, что в жизни моей матери была минута, когда она вот так же стояла, глядя на ночное небо, и видела те же звезды, что и я сейчас? Эта мысль, какой бы отвлеченной она ни казалась, немного меня утешила. Наверное, мне было просто приятно сознавать, что у нас с матерью было хотя бы что-то общее, что соединяло нас друг с другом и со вселенной.

Потом я услышала крик, донесшийся из рощи в конце земельного участка Хитменов. Повернувшись в ту сторону, я заметила какую-то женщину, одетую, как официантка, которая стремительно бежала куда-то между деревьями – я видела, как мелькает между стволов белый фартук. Какая-то ветка сбила с нее чепец, и я узнала Матильду. Я уже собиралась окликнуть ее, когда увидела белого мужчину, одетого, как все гости, только без смокинга, да и его бабочка была расстегнута и болталась на вороте сорочки. Мужчина преследовал Матильду, он нагонял, и она снова закричала. Слова я разобрала не очень хорошо, но мне показалось – Матильда зовет на помощь, и я не раздумывая побежала за ними. Мои ноги путались в траве, ветки хлестали по плечам и цеплялись за одежду, но я, возбужденная шампанским и танцами, ничего не замечала.

Под деревьями оказалось намного темнее, чем на лужайке; лунный свет едва пробивался сквозь сплетение ветвей, и по земле метались длинные тени. Матильда уже не кричала; она как будто плакала, но глухо, словно ее кто-то душил, и я помчалась на звук, даже не спросив себя, что я буду делать, когда ее найду.

Мой бег через ночной лес продолжался недолго. Не успела я пробежать и десятка шагов, как моя нога наткнулась на что-то мягкое и податливое. В следующее мгновение я полетела на землю. Мои выставленные вперед ладони скользнули по опавшей листве и сосновым иглам, и я приземлилась на живот. От удара воздух с шумом вырвался из моих легких, но сознания я не потеряла. Перевернувшись лицом вверх, я кое-как села и, упираясь каблуками в землю, стала отползать прочь, пока не уперлась спиной в ствол дерева. Должно быть, мои глаза успели привыкнуть к темноте, поэтому я почти сразу увидела двух человек, которые лежали на земле прямо передо мной.

Матильда распростерлась на спине. Мужчина зажимал ей рукой рот, так что ни плакать, ни кричать она не могла, но я ясно видела, как в лунном свете блестят стекающие по ее лицу слезы. Самого мужчину, точнее – молодого человека, который прижимал Матильду к земле, я хорошо знала. Это был один из друзей Уилли по имени Чаз Дэвис. Он смотрел прямо на меня, и выражение его лица было таким, что я невольно вздрогнула.

– Уходи! – прорычал он. – Тебя это не касается!

Я видела, что Матильда пытается освободиться, но Чаз держал крепко, и у нее было не больше шансов, чем у мухи, запутавшейся в паутине.

Дядя Джо не только разводил хлопок, но и держал небольшое стадо коров, которые время от времени приносили телят, поэтому я в общем и целом догадывалась, что́ происходит. А еще я твердо знала, что правильно, а что неправильно – так уж меня воспитали, и была абсолютно уверена: никто не имеет права удерживать человека против его воли.

– Нет, – коротко ответила я, сглотнув скопившуюся во рту густую слюну. – Сам уходи. Так будет лучше для тебя и для всех.

Чаз попытался расхохотаться, но поперхнулся, и из его горла вырвалось только невнятное бульканье.

– А если не уйду? Что ты будешь делать?

Я сама не знала, что ему сказать, но стоило мне открыть рот, как нужные слова нашлись сами.

– Я? Я буду кричать изо всех сил и звать на помощь, а когда сюда прибегут люди, я скажу, что ты на меня напал.

Чаз задумчиво прищурился, он словно решал, говорю я всерьез или просто пытаюсь его напугать. Чтобы помочь ему принять правильное решение, я пошире открыла рот, словно собираясь завопить на всю рощу.

Чаз вполголоса выругался и слез с Матильды. Некоторое время он молчал, пытаясь застегнуть штаны и подтяжки, потом, пошатываясь, поднялся.