Однажды в Африке…

Оливейра избавил Комлева от напоминания в свой адрес, что его место во время отдачи якоря на баке. Усатый боцман Кабуби уже с готовностью стоял возле брашпиля, но в темноте Комлев почти не видел его лица, проглядывали только белки глаз. Он застопорил машину и выждал, когда погаснет инерция и судно начнет сносить течение.

— Отдать правый якорь, — негромко скомандовал он. В рубке высилась безликая в темноте фигура рулевого Мбизи.

Боцман у брашпиля отдал стопор якорной цепи, она грохотнула, проходя по клюзу, и якорь звучно шлепнулся в речную воду.

— Травить якорь-цепь понемногу, — сказал он тихо в микрофон, надеясь, что второй помощник проследит за выполнением команды. В темноте трудно было заметить провисание цепи, но именно в момент этого провисания и надо было снова отпускать стопор, чтобы она не ложилась на дно кучно. Потом он приказал закрепить стопор и какое-то время колебался относительно якорного огня. Не включать этот огонь — значит нарушать правила плавания. Но кто сейчас будет идти по реке, когда ведутся военные действия? К тому же белый корпус «Лоалы» хорошо виден на самой реке, и его легко заметить и без огней. А на борту «Лоалы» все время будут недремлющие, как на это рассчитывал Комлев, вахтенные и солдаты у пулемета. Он отпустил рулевого, надеясь, что в рубке никто не будет нужен до самого рассвета, то есть часов до шести, когда им нужно будет идти обратно к причалу. Если, конечно, позволит боевая обстановка. О том, что на причале утром их могут ждать окомбовцы, он старался не думать. Если это случится, им придется делать поворот на триста шестьдесят градусов и сразу идти в рейс, что бы их впереди ни ожидало. И никто теперь не взялся бы предсказать, что именно.

Комлев подошел к штурвалу и стал его решительно крутить, перекладывая руль право на борт. Он рассудил, что если судно стоит на правом якоре, а течение давит на перо руля, то пароход будет стоять не бортом к острову, а наискосок к нему, нацеливаясь своим носом на его берег. И тогда в случае обстрела уменьшится и площадь попадания. Его попытки упрятать «Лоалу» за остров вдруг стали казаться Комлеву чем-то не очень серьезным, и это даже напомнило ему игру в «морской бой». В ней ведь тоже «стреляют» по невидимой цели, надеясь при помощи «попаданий» выявить ее всю целиком.

Он решил остаться спать на узковатом топчане в рубке, поплотнее закрыв ее от комаров, зная их навязчивую приверженность к проникновению почти в любую щель. Нужно только, чтобы она позволяла обеспечить это проникновение в летящем состоянии, то есть не складывая крыльев, что нарушило бы незамысловатую нацеленность самого комариного полета.

От комаров Комлев сумел себя обезопасить, но спать, тем не менее, ему долго не пришлось, так как мятежные войска вдруг стали проявлять демонстративную прямолинейность в достижении своей цели, а именно — желая отвоевать всю береговую линию, откуда их так унизительно вытеснили днем. С обеих сторон теперь стреляло все, что могло стрелять, и Комлев не завидовал тем пассажирам, которые решили предпочесть сомнительную безопасность своего дома нервозному беспокойству пребывания на борту парохода, старые износившиеся борта которого можно было проткнуть шилом. Пусть это даже и небольшое преувеличение.