Однажды в Америке

– Я ж не Ванга, – пожал я плечами. – Пропустите – будет. Отследите – нет. Готовить его точно будут. И, я думаю, не один. Более того – «спящие» в наших городах уже точно есть… – Примаков снова сосредоточенно кивнул.

– Что еще? – Я потерся щекой о плечо. – Ну, то, что в НАТО втянут чехов, венгров и поляков, уже понятно. Так вот – этим дело не ограничится. Чуть позже туда потянут и болгар со словаками, и бывшие союзные республики Прибалтики…

– Помню, ты об этом писал.

– Ну да… так вот – нас будут уговаривать согласиться на это под маркой того, что НАТО, типа, поможет снизить агрессивность их риторики и вообще будет, типа, способствовать умягчению нравов. Но все это – брехня. Наоборот, эти американские подстилки будут выступать основным фактором обострения отношений между Россией и Европой по любым вопросам, по которым мы будем пытаться договориться. Всегда. При малейшем поводе и даже без него. И их пребывание в НАТО серьезно усилит их позиции. Так что противодействовать этому надо со всей силой.

– А нас кто-то будет спрашивать? – криво усмехнулся Примаков.

– От многого будет зависеть. – Я хищно усмехнулся: – Например, от эффективности наших С‐300 против боевой авиации НАТО.

Евгений Максимович досадливо сморщился:

– Это тоже не только от нас будет зависеть. Сами сербы могут не захотеть обострять.

– Ну да – зачем обострять-то? – саркастически усмехнулся я. – Когда бомбы на головы сыплются – это ж еще такое поле для дипломатических маневров и уважительных договоренностей остается.

Примаков зло полоснул по мне взглядом, но затем вздохнул:

– Ладно, еще что скажешь?

– Еще? Что ж – слушайте. Я абсолютно уверен, что уже принято решение показательно наказать Милошевича. По нюрнбергскому варианту.

Примаков удивленно воззрился на меня. Я настойчиво кивнул.

– Ты имеешь в виду – отдать трибуналу по бывшей Югославии? Президента независимой страны?!

– Да. Давить будут до упора, пока сербы сами его не выдадут. Что после показательного разгрома – а без наших С‐300 это будет именно разгром – станет неизбежным…

За разговорами мы засиделись почти до полуночи. Я уже часам к девяти исчерпал все «домашние заготовки» и потом просто вертелся как уж на сковородке, пытаясь и что-то сказать, и не спалиться. Удалось ли, нет – не знаю.

Под конец Примаков внезапно спросил:

– Работать ко мне пойдешь?

– Ни боже мой! – тут же открестился я. Евгений Максимович усмехнулся и покачал головой:

– Действительно, чего это я… Тебя же и поставить некуда – в референты миллиардеру как-то невместно идти. Они у нас только в руководство Совета безопасности согласны… А министром или вице-премьером тебя ставить – так ты там сдохнешь. У тебя ж ни опыта, ни команды…

Я, улыбаясь, пожал плечами. Мол, а я о чем? Примаков тяжело вздохнул и потер ладонью лицо.

– Да уж… озадачил ты меня – по полной. Когда обратно в Америку?

– На следующей неделе планировал.

– А окончательно в Россию когда перебираться думаешь?

– В конце марта или в апреле, – сообщил я. И пояснил: – После «Оскара». По всем прикидкам, мы его в этом году получим. Хотя бы в одной номинации.

Евгений Максимович улыбнулся:

– Вот завидую я тебе, Роман. Все регалии собрал – тут тебе и олимпийская медаль, и Герой Советского Союза, и вот «Оскара» получишь.

– Ну, насчет «Оскара» – кто его знает, в какой номинации дадут? Так что…

– Да какая разница, – махнул рукой Примаков. – Даже если за роль второго плана в эпизоде, или как там у вас это называется… Важен сам факт того, что фильм, который сделал ты, который без тебя точно бы не появился, его получит!

С этим я бы поспорил – Джексон по-любому снял бы «Властелин колец», пусть и на несколько лет позже… но – да. Если мы получим хоть один «Оскар», по любой номинации – точно закажу себе дубликат статуэтки. Потому что в главном Примаков прав – это точно будет меня «греть». Эх, вот еще бы понять, чем мне дальше заниматься… ну, по-взрослому. Кроме книгописания. Это все-таки больше удовольствие, нежели работа. Может, благотворительный фонд какой открыть? Туча ж детей с серьезнейшими болезнями. Да и взрослым чего бы не помочь… а с другой стороны – если и будет фонд, то я лично им вряд ли буду заниматься. Потому что мне это будет тягостно… соприкасаться с людьми, погруженными в боль и горе, пусть даже с целью им помочь, – это не для меня. Я плохо переношу страдания – что свои, что чужие. Боль перетерпеть могу, а вот сопереживания от меня хрен дождешься. Всегда, когда в нашей семье что-то случалось, я первым делом начинал думать, что именно я, лично я могу сделать. И что-то делать. А сопереживания шли в топку. Отчего на меня иногда обижались даже родные. А тут будут вообще чужие люди. Да еще, скорее всего, глубоко погруженные в свое горе. И тут я – такой спокойный и бессердечный… Так что максимум, что я в этом случае смогу сделать, – это тупо выделить деньги. Кому-нибудь. Кто будет этим заниматься со всей отдачей. То есть это точно будет не мое дело. Не то, чем буду заниматься именно я. Да и мошенников вокруг благотворительности всегда – мама не горюй.