Однажды в Мидлшире

И день настал. Мидлшир превратился в сверкающую гирлянду горящих окон и рождественских венков. Даже погода, напрочь лишенная чувства момента и зарядившая мелкий серый дождь, не могла испортить праздничного настроения. Люди закрылись от нее в своих маленьких мирках и грелись улыбками и смехом друг друга. Все ощущалось остро и ярко, и иногда – безжалостно. И те, кому не о кого было греться, заглушали тоску телевизором, громкой музыкой или просто ложились спать, надеясь, что звуки фейерверков не проберутся в их сны и они смогут прожить просто еще один день.

Лорд Диглби решил немного подремать перед балом. День выдался суетным. С утра в замке побывала половина деревни. Кто-то из них действительно хотел поздравить старого лорда с праздником, а кто-то приходил в последней попытке выяснить, что же такое здесь происходит. После того как очередной любопытствующий посетитель вышел, старик выглянул в окно и увидел его изучающим следы на снегу.

Час назад заходил Огастес со Сьюзан и мальчишками. Лорд окончательно уверился, что они, сами того не осознавая, усыновили лесовичка. Эймос почти все время проводил либо с Джо, либо со стариком садовником. Иногда они втроем брали из конюшни верблюда и уезжали в лес, и лорду было ужасно любопытно, что они там делают. Он сделал себе мысленный узелок на память – спросить их об этом после Рождества. И уточнить все-таки дальнейшую судьбу верблюда. Не то чтобы он ему как-то мешал… Но ведь там огромная дыра в крыше, и как-то невежливо держать его в таких условиях.

С этой мыслью лорд Диглби уснул. Проснулся он уже в темноте и испуганно взглянул на часы – не пропустил ли он начало бала. Но нет. Время еще было.

Замок изменился до неузнаваемости. Лорд медленно брел по коридорам, и наконечники его палок цокали в тишине. Широкая парадная лестница, которая, несмотря на все старания Джона, оставалась вотчиной пауков и пыли, сияла. Ее перила обвивали тонкие дубовые ветки с молодыми нежно-зелеными листьями. Лорд Диглби коснулся их и с изумлением обнаружил, что они живые. В них была вплетена старинная гирлянда, в которой медленно вспыхивали и гасли золотистые огоньки. По стенам висели венки из остролиста и омелы, большие вазы, сорок лет стоявшие без дела, наполнились живыми цветами и фруктами, а в воздухе стоял аромат свежей хвои. Восхищенный лорд вдохнул полной грудью. Наконец он медленно проковылял в бальный зал.

– Вот он, вот! – зашептали в темноте.

Вспыхнули свечи. С галереи сначала тихонько, потом все громче и торжественнее, полилась музыка. Вдруг вокруг старого лорда возникли его гости, все – в парадных платьях. Они плавно покачивались в воздухе и переливались, становясь то ярче, то прозрачнее.

К нему подошла очень красивая и очень бледная девушка. Она нежно взяла его за руку и положила ее себе на талию. Обе палки лорда звучно упали на мраморный пол, но он даже не заметил этого. Его ноги твердо стояли на земле.

– «Пусть начнется бал», – шепотом подсказала ему девушка, и он вспомнил, как говорил это шестьдесят лет назад.

– Пусть начнется бал! – сказал он громко.

Музыканты грянули вальс, и они с девушкой закружились в танце.

Где-то там, за стенами, бушевал разгневанный декабрь, которому вскоре предстояло уйти, оставив свой холст январю. Брошенные им горсти дождя и снега бились в окна бального зала, но не могли погасить столь долгожданный и наконец обретенный свет.

А в зале музыка лилась, пары кружились, все сияло и полнилось запахом пунша, корицы и хвои. И было угощение, и был смех, и разговоры, и была эта девушка, снова и снова. Ее глаза сияли тысячей звезд, и в их сиянии лорд смутно чувствовал что-то знакомое, близкое, что-то, что заставляло его ощущать себя юным и беззаботным.

Но старое тело не верило помолодевшей душе, и вдруг, посреди вальса, у него мучительно закололо сердце. Он остановился и согнулся пополам, пытаясь дышать.

– Простите, моя дорогая… – пробормотал он сквозь боль. – Я бы танцевал с вами вечность, но годы уже не те…

Она довела его до кресла и встала рядом, а дворецкий принес ему лекарство. Вскоре боль немого утихла.

– Простите, что испортил вам вальс, – произнес лорд. Он прикрыл глаза и прошептал: – Я устал… Как же я устал…

– Отдохни, Джеймс, – произнесла девушка.

Она погладила его по голове и наклонилась так, что ее лицо было совсем близко к его лицу.

– Ты не помнишь меня, Джеймс? – прошептала она. – Тот бал перед самой войной…

Его глаза распахнулись. Он вгляделся.

– Лилиан!

– Тогда ты тоже говорил, что танцевал бы со мной вечность, помнишь?

– Почти семьдесят лет назад! Я так искал тебя! А потом забыл твое лицо. Ты умерла?

– Да. Почти сразу после бала. Ты все еще хочешь танцевать со мной вечность, Джеймс?

Он смотрел в ее лицо, на ее тонкие брови, звездные глаза, бескровные губы.

– Да, – хрипло ответил он и почувствовал, что сердце закололо снова. – Да!