Одолень-трава

Дементий и сам не знал почему, но как-то стеснялся без видимого дела слоняться по селу в горячее летнее время. Присутствие Маши стесняло вдвойне. И когда они шли в поле или в лес, он старался вывести Машу на дорогу не улицей, а задами или околицей села. Будь это в любом другом месте — он бы и не подумал сторониться людей, он бы колесом выгибал грудь, шагая рядом с такой девушкой, как Маша. Здесь — родное село, здесь его все знают и каждая попавшаяся навстречу баба или сидящая на завалинке старушка могут задать тот же вопрос, который задала мать, и вот выкручивайся, объясняй, с кем ты приехал и на какую такую летнюю практику. Мужики или парни повстречались: ты гляди-ка, какую кралю наш Демка подцепил!.. Ну а уж с этюдником или тем паче за рисованием увидят — тут вопросов будет еще больше: да ты, никак, там, в Москве, художником заделался? А ну-ка покажь, что у тебя получается; вроде похоже, а только родник на опушке Березовой рощи подале будет, зачем ты его к самой дороге пододвинул? А здесь у тебя собака тропинкой бежит — уж не наш ли Шарик? Похож, однако же у нашего хвост-то не повислый, а кренделем… Ну и так далее до бесконечности.

Вот когда он не заделается, а станет (если станет!) художником, когда он что-то путное напишет, тогда он будет ходить по родному селу свободно, не задумываясь над тем, кто и что ему скажет.

Нет-нет да вспоминался разбор Машей его зимних этюдов. Тогда он понял, что писать как раньше уже не может, а как надо — еще не знает и не умеет. С тех пор он о многом передумал, и ему кажется, что теперь-то знает, что и как нужно писать. Но если бы все и дело-то было в том, чтобы знать! Это еще только полдела, а может, и того меньше. Надо еще и суметь. Суметь через линию и цвет выразить это твое новое знание. Сумеет ли он — покажет время.

Матери Маша явно понравилась.

— Если и на будущее лето вас на практику будут посылать, — сказала она, опять выбрав минуту, когда Маши рядом не было, — ты уж попроси, чтобы тебя опять с Машей послали. Хорошая девушка. И скромная, и ко всякому делу сручная.

Дементий нарочно подлил масла в огонь.

— Да откуда ты взяла, что она дельная? Может, лентяйка.

— Ой, не скажи, — стала мать на защиту Маши. — Вон в журнале я как-то картинку видела: сидит накрашенная, наманикюренная фифа за самоваром и говорит матери: мама, я тебе помогаю — сама себе чаю налила… Маша не из таких. Она не только сама чай наливала, а вон и грядки со мной полола, и посуду мыла… Нет, если и на будущий год опять соберешься — приезжай с ней, милое дело…

На этот раз наводить тень на ясный день нужды не было, и Дементий пообещал:

— Ладно, я передам институтскому начальству твою просьбу, может, уважат…

Мать посетовала на слишком короткий срок его приезда.

Дементий ответил, что через две недели улетит со стройотрядом на Сахалин, а по возвращении оттуда, перед новым учебным годом, опять заявится в родное село и поживет подольше.

На другой день с восходом солнца Дементий с Машей уже были за околицей. Надо успеть побольше пройти по холодку, пока солнце еще не набрало жгучей силы, пока еще легко дышится и легко шагается.

К десяти часам они должны быть в деревне Ивановке. Там, или в самой деревне, или в ее окрестностях на лесной опушке, они, пережидая полуденную жару, пообедают, отдохнут и снова отправятся в путь. Ночевать будут в Осиповке или — если сумеют пройти побольше — в соседней с ней Березовке. А на следующий день опять встанут вместе с солнцем…

Так они будут идти и день, и два, и много дней. Будут идти, отдавая предпочтение проселочным дорогам. Потому что пошел асфальтированным большаком — надо постоянно оглядываться на проходящие машины, слушать рев их моторов и дышать удушливой вонью выхлопов. На проселке не надо никого и ничего остерегаться, не надо оглядываться, а можно спокойно глядеть на красоту мира вокруг тебя, слушать жаворонка в небе или перепелку во ржи. А привела тебя дорога в лес — ты здесь и росу на цветах увидишь, и дальнюю кукушку услышишь, родниковой водой жажду утолишь…

Так они и будут идти из деревни в деревню, из села в село, из поля в поле, по зеленым лугам, по дольним местам, по утренним и вечерним зорям, умываясь утренней росой, утираясь красным солнышком. А когда придется одолевать реки, текучие, берега крутые, пеньки и колоды, им будет помогать Одолень-трава, которую они держат у самого сердца.

Так они и будут идти, пока дорога не приведет их на широкое взгорье, с которого они увидят, как в текущую с севера на юг реку вливается другая, пришедшая с западной стороны, река.

Они не будут ни у кого спрашивать, что это за реки ж как называется пространное поле, образованное их слиянием. Они и так будут знать, что одна река называется Доном, другая Непрядвой, а простершееся за ними поле — Куликовым полем.

У Дементия еще свежо было в памяти описание Куликовской битвы Карамзиным, и ему не стоило большого труда перенести это описание на открывшуюся перед ними местность.