Одуванчики в инее

– А можно вас о чем-то спросить? – произнес я, хотя ненавидел начинать с этого дурацкого вопроса. Единственные люди, способные отрицательно и не в шутку ответить на эту реплику, были учителя. «Нет», – говорили они с каким-то особым удовольствием и чувствовали себя королями мира. Высшим пилотажем считалось даже не поднять глаз на недостойного вопрошающего. Но сестры не были учителями.

– Я вот все думаю… Вы выросли в Англии, папа ваш англичанин, мама шотландка… Почему вы так хорошо говорите по-русски и… почему вы приехали в Россию?

Я чуть не сказал: «И что вы тут делаете?», но вовремя осекся.

Джейн и Марч так удивленно подняли брови, словно я был первым, кто задал им столь несуразный вопрос.

– Наша бабушка была русской, – ответила Марч, как будто этим все было сказано.

– Ну, мой прадедушка тоже был финном, но мне ни разу в голову не приходила идея уехать в Финляндию, – сказал я, и это не было выдумкой. – Я там даже ни разу не был и по-фински только до трех считать умею.

– Какая прелесть! – изумилась Джейн. – А ну-ка посчитай!

– Юкси, какси, колмен, – пробубнил я, покраснев, но на этот раз уже рассмеялся от души вместе с сестрами.

– Ой! – воскликнула Марч через некоторое время, утирая слезы. – Какой же ты чудный мальчик! А что, прадедушка тебя так ничему больше и не научил?

– Он умер за пять лет до того, как я родился.

– Ну и что? – искренне спросила Марч. – Бабушка на этом свете тоже видела нас только младенцами.

Зависла пауза. Сестры явно считали, что они дали исчерпывающий ответ, а я тупо переводил взгляд с одной на другую.

– Простите, я что-то не понял, – решил говорить я прямо. – Каким образом тот факт, что ваша бабушка была русской, повлиял на ваш язык и на вашу жизнь?

– Ах да! – Джейн шлепнула себя ладонью по лбу. – Мы же совсем забыли рассказать, что мама попросила бабушку присматривать за нами, когда мы были маленькие. Няньку мы нанять не могли, а мама просто заматывалась со стиркой и готовкой. К тому же ее постоянно просили помочь устроить какой-нибудь праздник. Мама это умела. А в деревне один праздник другой погоняет. Вот мама и обратилась к бабушке за помощью. А когда родители наши погибли, бабушка последовала за нами в интернат. Не могла же она оставить нас одних в столь трудный час.

– Вы же сказали, что она умерла, когда вы были совсем маленькими, – совсем запутался я.

– Да-да, все верно, – отозвалась Марч. – Потом ее видели только мы. Другим она уже видна не была. Потому она и могла нас сопровождать куда угодно. Это было очень даже удобно.

Мне казалось, что я ослышался. Но, с другой стороны, так много ослышаться было невозможно.

– Ну а потом мы приехали сюда, в родной город бабушки, она нам все показала, – как ни в чем не бывало продолжала Марч. – Нам понравилось, и мы решили остаться. Вот и все.

– Вот и все, – повторил я зачем-то.

Сестры одарили меня своими лучезарными улыбками.

Вскоре в кафе начали приходить немногочисленные посетители, и сестры сразу бросились за ними ухаживать как за старыми знакомыми, какими они, вполне вероятно, и являлись. Я заметил, что первые две чашки чая и печенье были бесплатными. «Главное, чтобы люди не переставали терять машины», – подумал я.

Потом я посидел еще немного с чашечкой чая у окна, любуясь на заморосивший дождик и непрестанно прокручивая слова добродушных сестер-великанш в голове, встал, помахал моим новым друзьям и вышел с Мистером Иксом, все это время проспавшим у батареи, через зазвеневшую дверь в нагрянувшую осень.

Обратный путь я проделал на удивление легко, так как был погружен в глубокие раздумья и почти не заметил, что нахожусь на вражеской мне территории. Мистер Икс трусил рядом со мной, и я то и дело дотрагивался кончиками пальцев до его спины.

Когда мы дошли до долгожданной арки, он вильнул мне хвостом и побежал дальше по своим собачьим делам, а я на усталых ногах поплелся к своему подъезду. Начинало уже темнеть, но, судя по темным окнам, мама еще не вернулась с работы. Стало совсем прохладно, и моя кожа даже под курткой покрылась мурашками. На скамейках во дворе сидели укутанные бабульки и деловито перешептывались, а в несчетных окнах и на небе зажигались огни.

Я всем своим небольшим весом навалился на железную дверь и еле приоткрыл ее буквально настолько, чтобы протиснуться вовнутрь. Она захлопнулась за мной с такой силой, словно кто-то тянул ее с другой стороны, и я оказался в полутемном, одиноком подъезде.

Лифт болтался в своей ажурной клетке где-то далеко под крышей и предупреждающе поскрипывал, чтобы никому не пришло в голову его потревожить. Я послушно ступил на лестницу и стал карабкаться на наш далекий четвертый этаж. Подъем был тяжким и изнурительным, и даже дверь Ляльки Кукаразовой не смогла меня взбодрить. Не удостоив ее ни единым взглядом, я вяло проковылял мимо. И только оказавшись у нашей квартиры я, сопя и шатаясь, похлопал по карманам и вспомнил про это.