Читаем Огюст Ренуар полностью

Вернисаж состоялся за несколько дней до открытия Салона. Результаты известны — разразилась новая катастрофа! «Единственное, что мы извлекли из этой выставки, — это ярлык „импрессионизм“, который я ненавижу!» Повинен в нем был небольшой пейзаж Клода Моне, изображавший туманное зимнее солнце и названный им «Impression» («Впечатление»). Некто Леруа[100], критик из «Charivari», упомянул это название в своей статье и иронически адресовал его ко всем выставлявшимся. Оно осталось за ними. Публика не отставала от газет: насмешки, прозвища и оскорбления сыпались градом. На выставку шли, чтобы «посмеяться». Персонажи Дега и Сезанна, даже очаровательные девушки Ренуара заставляли людей кипеть от негодования. Особенную ненависть вызвала его «Ложа». «Что за хари! И откуда они только их выудили?!» Это были мой дядя Эдмон и прелестная Нини! Сын Сезанна уверял, что возмущенный посетитель плюнул на «Мальчика в красном жилете» его отца — на того самого, который был оценен в невиданную сумму на аукционе в Лондоне и воспроизведен всеми газетами мира с восторженными отзывами. Далеко от 1874 до 1959 года! Как раз в то время, когда Ренуару и его единомышленникам пришлось склонить голову перед новым поражением, один американец заплатил триста тысяч франков за «Атаку кирасиров» Мейссонье[101] (около ста тысяч долларов на нынешние деньги).

Вот газетные вырезки за 1874 год. Их горько читать.

«La Presse», среда 29 апреля.

«В преддверии Салона. Выставка Взбунтовавшихся.

…Эта школа упраздняет две вещи: линию, без которой невозможно воспроизвести форму одушевленного создания или предмета, и цвет, придающий форме видимость реальности.

Выпачкайте белым и черным три четверти холста, натрите остальное желтым, натыкайте, где придется, красных и синих пятен, и получите „впечатление“ весны, перед которым „посвященные“ падут от восторга.

Вымажьте серой краской панно, мазните по нему, как попало, несколько черных или желтых полос, и ясновидцы скажут вам, увидев эту мазню: „Черт подери! Как здорово передано впечатление от медонского леса“.

Когда речь идет о человеческой фигуре, цель заключается вовсе не в том, чтобы воспроизвести форму, моделировку, выражение лица: достаточно передать „впечатление“ без определенной линии, без цвета, без тени или света. Чтобы реализовать эту нелепую теорию, создают безумную, дикую, несусветную чепуху, не имеющую, по счастью, прецедентов в искусстве, потому что это не что иное, как откровенное отрицание самых элементарных правил рисунка и живописи. В мазне ребенка есть искренность и наивность, вызывающие улыбку, — разнузданность этой школы возмущает и порождает омерзение.

Пресловутый Салон Отверженных, о котором нельзя вспомнить без смеха, этот Салон, где были женщины цвета испанского табака на желтых лошадях, среди деревьев синего цвета, можно назвать Лувром по сравнению с выставкой бульвара Капуцинок.

Изучая экспонируемые картины (я особенно рекомендую посетителям посмотреть номера 54, 42, 60, 43, 97 и 164), невольно задаешь себе вопрос, нет ли здесь неприличной для публики мистификации или это результат душевного заболевания, о котором остается только пожалеть. Во втором случае выставка подлежит не рассмотрению критики, а заботам доктора Бланша…»

Уточняю, какие картины значились под указанными номерами: 54 — «Экзамен танца» Дега; 42 — «Дом повешенного в Овер-сюр-Уаз» Сезанна; 60 — «Репетиция балета на сцене» Дега; 43 — «Современная Олимпия» Сезанна; 97 — «Бульвар Капуцинок» Моне; 164 — «Фруктовый сад» Сислея. Ренуар даже не удостоился навлечь на себя перуны критика.

«Нет, не думайте, все это делается вполне серьезно, обсуждается и преподносится как обновление искусства. Веласкес, Грёз, Энгр, Делакруа, Т. Руссо — шаблонны; отжившие рутинеры, которые никогда ничего не понимали в природе; их картины давно пора выбросить из музеев и отправить на чердак.

Пусть не думают, что это преувеличение! Мы слышали, как рассуждают эти художники и их поклонники в Отеле Друо, где их картины не продаются; у торговцев с улицы Лафитт, накопивших груды картин в надежде дождаться благоприятного случая, который, разумеется, никогда не подвернется. Мы слышали, как они развивали свои теории, бросая снисходительные взгляды на произведения, которыми мы привыкли восхищаться; они презирают все то, что научило нас любить живопись, и повторяют с неимоверным тщеславием: „Если бы вы понимали что-нибудь в стремлениях гения, вы бы восторгались Мане и нами, его учениками!“

Эмиль Кардан»

А вот благоприятный отзыв из «Le Siècle» от 29 апреля 1874 года.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь в искусстве

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное