Огюст Ренуар

Места были чудесные! Вечный праздник! Она обожала греблю и была постоянно на воде. Ренуар любовался ее ловкостью. «У нее были руки, умевшие кое-что делать». Он выучил ее плавать, держась вначале за буйки. Как всегда осторожный, он оставался поблизости, держа конец веревки, за которую она была привязана. «Никогда не знаешь: в случае гиперемии, я бы ее вытащил!» Очень скоро про веревку забыли — Алин стала плавать как рыба.

Вечером всегда находился добровольный тапер и друзья танцевали. Столики сдвигали в угол террасы. Туда выходило распахнутое настежь окно маленькой гостиной, где стоял рояль. «Твоя мать божественно танцевала вальс. Я наступал ей на ноги. Великим танцором был Барбье. Когда они вальсировали с твоей матерью, все останавливались, чтобы на них посмотреть». Иногда Лот под аккомпанемент мадемуазель Фурнэз пел свою любимую песенку о «Героическом оловянном солдатике» Эрве: «Потому что он был — потому что он был — потому что он был оловянный». И все хором подхватывали.

Я попытаюсь дать представление о пропорциях, которые Ренуар считал идеальными для лица: глаза должны быть на половине расстояния между верхом черепа и подбородком. Нарушение этого равновесия служило для него признаком гипертрофированного мозга, «мозга мегаломана или, проще сказать, интеллектуала, не говоря о гидроцефалах». Слишком большая нижняя половина лица служила признаком упрямства. Чересчур большая верхняя половина означала безобидную и честную глупость. «Никогда не женись на девушке с большим подбородком. Она предпочтет дать себя изрубить на куски, чем признается в своей неправоте!» Он любил склонных к полноте женщин, тогда как мужчин, наоборот, предпочитал худых. Маленькие носы были ему симпатичнее больших. Он не скрывал своего пристрастия к довольно большим ртам, с полными губами, но не «губастым», мелким зубам, светлой окраске, белокурым волосам. «Рты, похожие на куриный зад, говорят о претензии, тонкие губы обличают подозрительность!» Сформулировав эти правила и особенно настаивая на медиане, отделяющей верхнюю часть лица от нижней, отец добавлял: «При этом надо всегда следовать своему чутью. С правилами как раз влипнешь. Я знавал чудесных девушек с подбородком галошей и невыносимых шлюх, чьи черты лица были совершенством». Оказалось, что пропорции тела и черты лица Алин Шариго отвечали канонам Ренуара; что ее миндалевидные глаза многое говорили о ее очень уравновешенном рассудке; что ее поступь была легкой («она приминала траву, не ломая ее»); что она сохранила бодрость родных полей, овеваемых легким восточным ветром, и умела вместе с тем уложить локон в прическе с наспех закрученным пучком, причем таким жестом, за которым Ренуар любил следить, «потому что он был в самом деле округлым». Увлекшись воспоминаниями, мой старый, скорченный ревматизмом отец, смотрел на маленькое кресло розового бархата, где любила сидеть мать, пока он работал. Это кресло уцелело. Оно находится у меня, рядом с диваном, который стоял в гостиных всех наших квартир, начиная от Замка Туманов до бульвара Рошешуар. Наряду с перчатками отца, его бильбоке, несколькими носовыми платками оно составляет мой ковер-самолет. На нем я жадно устремляюсь к годам, которые мне хочется воскресить.