Огненная Арка

Вот и она, эта комната — в самом конце коридора, знакомая дверь с полустертыми буквами на срезе — «Э», «и», «а», «Л»… Бездна, почему даже в кабинете у проклятого вездесущего Аджарна Эвелине было вольготнее?

Мама принялась распахивать дверцы шкафов, доставать одежду, встряхивать, рассматривать… Эвелина начала помогать. Старое, изношенное, то, что мало — в отдельную кучу, то, что еще можно носить — в стопки и в портал, в прабабушкин дом. Его Эвелина тоже не могла считать настоящим домом.

Она молчала. Мама молчала тоже. Казалось, заговори — и все посыплется, разрушится, развеется, и следы старой жизни тотчас исчезнут, убегая в небытие от своих непочтительных бывших хозяев, оскверняющих ее память.

В какой-то момент Эвелина заметила, что они в комнате не одни.

На пороге стоял отец. Он прислонился к дверному косяку и, похоже, давно уже смотрел на происходящее.

Лицо казалось непроницаемым. Если на нем и отражались скрытые чувства, Эвелина не могла их различить. Слишком внезапно вдруг нахлынуло, накладываясь и перекрывая спокойствие вечера, недавнее прошлое. И это лицо, искаженное от злости, и мелькающие тени, и алое сияние в закопченном небе, и заклятие подчинения. Еще — драконы. Не до конца улетучившийся страх…

— Эвелина, — сказал отец. Голос звучал хрипловато, как у сонного или человека, который долго молчал. — Прости меня. Прости, что пытался отправить тебя в Драконьи горы. Не знаю, что за помрачение на меня нашло.

Эвелина неотрывно смотрела на него. Показалось? Или за маской спокойствия скрывались сожаление и скорбь?

Все-таки это был ее отец. До той попытки отправить ее к скалам Тодод он не делал ничего плохого.

Захотелось подойти к нему и обнять. Наверное, Эвелина так и поступила бы. Руки разжались, ворох летних блузок с легким шорохом распластался по полу…

— И что сейчас в Драконьих горах? — спросила где-то за спиной мама. — Подыскали другую ведьму?

Эвелина вздрогнула и бросилась собирать одежду.

— В этом нет необходимости, — ровно ответил отец. — При последнем прорыве Арки в скалах Тодод образовался разлом. Потом его затянули, но что-то, похоже, осталось, потому что драконы жмутся к нему, как раньше жались к пещере с источниками… с ведьмами-источниками.

— Это не тот ли разлом, через который мы провалились в псевдореальность? — хмыкнула мама. — Что именно там осталось? Вы не проверяли магический фон?

— Да ничего особенного. Вряд ли это та дыра, через которую из Арки улетучивались сущности, магия или что там еще. Тебе ведь это нужно? — в отцовском голосе проступила досада. Эвелина не понимала и половины этих полутонов и полувзглядов, на которых сейчас держался разговор родителей.

Обниматься и мириться больше не хотелось. Хотелось, чтобы в комнате с ней остался кто-то один. Или отец, или мама. Еще хотелось бежать и долго жаловаться Лайне, раскладывая все по полочкам и постепенно успокаиваясь самой.

— Господин Лейдер!

Возглас из дальнего конца коридора показался гласом свободы.

— В чем дело? — буднично спросила мама. — Вы что, начали раньше времени?

— Нет, строим карту активности драконов, это иногда помогает находить магические аномалии. Никакой облавы не будет до похорон Фальджена Дормитта, — сказал отец, и дверь комнаты захлопнулась за ним с другой стороны.

Эвелина облегченно выдохнула. Тянуло разрыдаться.

Она знала, что еще придет сюда, когда все это закончится. Когда облава завершится, а пришлые маги успокоятся или будут пойманы. Придет и скажет…

— Эвелина, не сиди на полу, — нетерпеливо приказала мама. — Иди разбери свои тетради. Здесь только упражнения по грамматике, кажется. Тебе они нужны?

***

Агнесса и раньше слышала о кладбище для магов почти в самом центре Малдиса. Теперь довелось и посмотреть на обряд погребения.

Катафалк с помпезным квадратным кузовом ехал впереди процессии. Шли пешком. Несложно было догадаться, что так усопшему отдают дань уважения. Процессия направлялась от гильдии маголекарей в сторону старого центра. Машин на улице Каранд постепенно стало меньше — водители выбирали обходные маршруты. Те немногочисленные, что не свернули с прямого пути, аккуратно обгоняли катафалк и узкий людской шлейф, коротко сигналя, прежде чем унесись вдаль.

Гудки и трамвайный звон сливались в тревожную мелодию.

Ветер хлопал листами металлической обшивки моста. Крепления на них, видно, расшатались, и пласты, скрывавшие арматуру и болты, дребезжали, дрожа, точно живые, на холодном ветру. Вот налетел очередной порыв, по притихшей улице прокатился то ли гул, то ли звон, заскрипели цепочки фонарей…

И Агнесса вдруг поняла, что ей — тепло! Почти жарко!

Потому что воздух вовсе не ледяной по-зимнему, а мягкий, уютный, ласковый и очень-очень теплый! И запах гари похож на печной дух — такой же домашний, смешанный с ожиданием покоя, тихого вечера с пирогом только что из пропахшей вот этой самой гарью печи, неисправной, но привычной, как родной человек, которому прощают несовершенства…

Проклятье!