Огненная душа куклы

Герцогиня Савойская приезжала в его скромную мастерскую каждый день, ближе к вечеру, когда он возвращался из церкви Святого Себастьяна, и привозила с собой не только хорошее настроение, интересный рассказ, но и корзинку с фруктами и вином, горячим хлебом, свежими овощами, запеченной рыбой, барашком или птицей. Как-то сразу повелось, что он стал уделять ей не один час, а два, потом и три, и четыре. Порой он совсем забывал, что его ждет фреска – Спаситель, Богоматерь и особенно архангелы, которые так и оставались пока лишь набросками на восточной стене, двумя бледными тенями, за спинами которых едва прочитывались крылья. Герцогиня Савойская! У нее, такой белокожей, изысканной, были роскошные рыжие волосы и зеленые глаза. Рисовать ее было величайшим наслаждением, и каждый раз он открывал ее заново. Молодой художник даже не мог помыслить о том, чтобы расстаться с ней. А ведь напиши он ее портрет, закончи его – и она исчезнет из его жизни. Он тянулся к этой женщине умом и сердцем, да и плотью тоже, все сильнее. Но кажется, и герцогине очень нравилось его общество. Она была только рада тому, как размеренно и неторопливо идет их работа. Конечно, герцогиня Савойская неизменно приезжала в черном траурном платье, но ее грация так упрямо говорила за себя, в каждом ее движении было столько женской чувственности и силы! У него голова кружилась, когда он мысленно – против воли, несомненно, и только на правах художника! – уже снимал с нее строгое платье, чтобы освободить красоту и показать ее миру такой, какой она и должна быть – первозданной, без единого лоскутка, какой ее создал сам Господь. Голос милой герцогини тоже стал для него необходимым музыкальным инструментом – он слушал ее, смеялся вместе с ней, потому что она любила и умела шутить. А сколько рассказов о ее путешествиях! Она объездила весь мир – было чем поделиться.

Однажды она оборвала утонченную шутку на середине и, закрыв глаза, внезапно разрыдалась. Он упал перед ней на колени, схватил ее руки в перстнях и сжал их, как что-то очень дорогое, бесценное.

– О господи, что случилось, дорогая сеньора? – вопросил он.

Герцогиня Савойская сокрушенно покачала головой.

– А вы догадайтесь, милый Алессандро. – Она давно уже называла его по имени. – Я не имею права смеяться, когда вы работаете над портретом, который должен украсить могилу близкого мне человека. Я должна только плакать, скорбеть, но мне все меньше хочется лить слезы и все больше хочется открыть для себя мир заново… Снова влюбиться в этот мир, – она подняла на него глаза, – заново полюбить…

Какой был у нее взгляд! И что творилось сейчас в сердце художника!

Но пора было двигаться вперед, и молодой художник сам подготовил холст, натянул на подрамник, покрыл его в пять слоев лаком, в три цинковыми белилами и взялся за дело. Портрет рождался очень быстро – против воли мастера и его модели. Просто это было вдохновение, полет творческого духа! Герцогине тоже хотелось, чтобы время замедлило ход – свершилось такое чудо. И вот был сделан рисунок, за ним подмалевок темперой, а потом художник перешел на масло, и образ его прекрасной дамы стал проявляться с невероятной быстротой.

Дни работы над портретом пронеслись незаметно – труд Алессандро Бьянки стремительно подходил к концу.

В тот ясный летний день, когда портрет был закончен, с каналов то и дело доносились волнующие звуки виол и мандолин, пение гондольеров, перевозивших с берега на берег пассажиров и за лишнюю монету услаждавших слух дам, Лилиана попросила его сходить на рынок Риальто за фруктами. Он с радостью поспешил выполнить ее просьбу. Но когда Алессандро вернулся, закрыл за собой дверь и вошел в скромную мастерскую, то выронил котомку… Она лежала на его диване – обнаженной, опершись на бархатные алые подушки, и смотрела на него совсем иначе, чем раньше. Это был покоряющий взгляд обожаемой и милостивой хозяйки. Всевластной языческой богини…

– Сегодня будешь рисовать меня такой, милый Алессандро, – сказала она. – Ты же не против? Я ведь знаю, о чем ты мечтал все эти недели. Как мысленно раздевал меня, писал нагой в своем богатом воображении. Так вот она – я, наслаждайся…

Он подошел, затем ближе, и еще. Ничего совершеннее он еще не видел. От ее улыбки, которая сегодня тоже была совсем иной, от вида налитой груди молодой женщины, линии ее бедер и круглого живота в глазах у художника помутилось.

– Иди же ко мне, милый, – попросила она. – Иди, не бойся.

– Не смею…

– Я хочу этого.

Он медленно опустился на колени и последние пять шагов прополз.

– Богиня! – шептал он, глядя на это сокровище. – Моя богиня! Моя Афродита!..

А какой аромат источало ее тело! Так, верно, пахнет в раю…

– Коснись же меня, милый, – вновь попросила она. – Коснись, не бойся…