Огненная кровь

Габрил растянул губы и опустил руку на рукоять одного из ножей. Каден, сцепившись с ним взглядом, приказал телу сохранять неподвижность.

– Вы все еще здесь, – говорил он, опираясь в своем рассуждении отчасти на слышанное от Киля описание обычаев Моира, отчасти на наблюдения Морьеты и отчасти на догадку. – Остались, потому что сюда съехались другие магнаты. Обиженная знать всей империи собралась в одном городе. Лучшего места для продолжения дела отца не найдешь. Из этого города готовить гибель Аннура всего удобнее?

Он умолк, разведя руками, и стал ждать ответа.

– Я, – вытаскивая нож из ножен, заговорил Габрил, – хотел отпустить тебя живым.

– А теперь?

– А теперь… я не повторю ошибки отца. Убью тебя, чтобы ты не разрушил великое дело.

Поднявшись на ноги, он вытащил из-за пояса второй нож и положил его на стол перед Каденом. Сталь была угольно-темной, только наточенное острие блестело на солнце. Каден не протянул к нему руки.

– Я дарую тебе выбор, которого твой отец не дал моему. – Габрил указал на оружие. – Ты можешь умереть как мужчина.

– Я пришел сюда не сражаться, – ответил Каден.

– Тогда умрешь как скотина.

– Ты уверен, что моя смерть послужит твоему делу?

– Ты император, – произнес Габрил так, будто этим все решалось.

Каден вздернул бровь:

– Разве?

Он тронул пальцем грубую ткань своего плаща, провел ладонью по разделявшему их столу:

– У меня только та одежда, что сейчас на мне. Этот стол стоит дороже всего моего имущества.

– Когда ты вернешься во дворец…

– Я не могу туда вернуться. После смерти отца дворец заняли другие.

Габрил заколебался, однако покачал головой:

– Что же, на место одного льва пришел другой. Ты упустил свою империю и надеешься, что я помогу ее вернуть? Плохо ты обо мне судишь.

– Нет, – хладнокровно возразил Каден, – это ты плохой судья.

Габрил прищурился:

– Ты мне в глаза говоришь, что я ошибаюсь и никто не убивал твоего отца и не похищал у тебя империи?

– Все это было.

– Или ты хочешь сказать, что не желаешь ее вернуть?

– Не желаю.

Каден взял лежавший перед ним нож, повертел в руках, играя бликами на отточенном лезвии. Нож хорошо ложился в ладонь – крепкий, основательный. Одним плавным движением Каден вогнал острие в столешницу, посмотрел, как дрожит рукоять.

– Я не мой отец и не моя сестра, – сказал Каден. – Я не хочу вернуть себе империю. Я хочу ее разрушить.

38

Их много лет учили тактике малых групп, готовили сражаться крылом в пять-шесть человек – недолго было забыть за эти годы, как величественно аннурское войско. Ребенком Валин видел, как маршируют по дороге Богов стройные ряды пехоты – как возносятся над ними знамена, как целят в небо наконечники копий. Красочное зрелище запомнилось, но он забыл, как огромна была армия – словно весь город взялся за оружие. Теперь же, наблюдая из-за перелеска за лагерем Северной армии, он дивился ее мощи. Пусть лучший из ее солдат не равнялся с самым захудалым кадетом кеттрал – что с того? Армия предназначалась для другого. Кеттрал наносили точно рассчитанные прицельные удары, армия же брала массой и инерцией – не скоро разгонялась, но в движении делалась неудержимой.

Вот только Валин не мог понять, что она делает здесь, в густых дебрях Тысячи Озер. Перехваченное у двух аннурских гонцов письмо кенарангу было, поцелуй его Кент, написано шифром – ни Валин, ни Талал, ни Лейт не сумели разобраться в бессмысленной мешанине букв и цифр. Аннурцы твердили, что содержание им неизвестно, и Валин им верил: какой смысл шифровать сообщение, если узнать, что написано, можно, приставив гонцу нож к горлу? Посыльные назвали только место назначения – Аатс-Кил, бревенчатый городок на южной оконечности Шрама, и вот Валин со своим урезанным крылом отклонился на запад, пробираясь по жалким дорогам северных дебрей к Аатс-Килу. Ил Торнья, если он действительно замышлял удар по степи, выбрал весьма извилистый путь – может быть, нарочно, для отвода глаз.

– Здесь, похоже, вся Северная армия, – заметил Талал.

Валин, кивнув, оглядел в подзорную трубу прямые, как стрелы, ряды палаток. Аннурцы разбили лагерь чуть в стороне от городка, на засаженных тыквами или бобами полях. Что бы там ни выращивали, урожая ждать уже не приходилось: солдатские сапоги втоптали в грязь труды земледельцев.

Валин попробовал прикинуть численность – его задача облегчалась тем, что аннурцы всегда ставили белые палатки аккуратными квадратами, разбивая лагерь на четыре четверти. Посреди каждого квадрата помещали большие павильоны: столовую, кузницу, провиантные склады и лазарет. Наскоро подсчитав палатки, он получил двадцать тысяч человек – больше, если для облегчения походной выкладки спали по двое в койке. Казалось бы, огромная сила, но Валин невольно сравнивал ее со стойбищем кочевников за Белой. Ургульское войско растекалось по холмам, их апи и лагерные костры заполонили степь, сколько видел глаз, а легионы аннурцев уместились на полоске крестьянских полей.