Огненная купель Шантунга

Не отвечая на отдаваемый выбегающими из рубки офицерами салют, Иосимацу Мотаро, отпустив рулевых к шлюпкам, сам взялся за штурвал. Не то что это было на самом деле нужно (замедляющийся корабль вот-вот должен был потерять управляемость – перо руля уже выходило из воды), но ему хотелось войти под сень сводов Ясукуни, занимаясь любимым делом. Была бы в руке полная чашка саке, и он, пожалуй, назвал бы свою смерть идеальной…

Неожиданно из-за спины командира раздалось осторожно покашливание, оборвавшее его размышления. Резко обернувшись, Мотаро увидел своего единственного на корабле ровесника и друга еще со времен войны с Китаем Даики Сандзе. Тот командовал артиллерией крейсера и теперь, вместо того чтобы, как было приказано, бежать к шлюпкам и спасательным кругам, зачем-то пришел от дальномера в боевую рубку.

– Даики-сан, что ты тут делаешь? Бегом к шлюпкам, тебя что, мой приказ не касается?

– Ты меня еще портрет императора пошли спасать. Или вахтенный журнал, – проворчал Сандзе на правах старого друга и однокашника. При отсутствии посторонних и перед лицом смерти старый приятель позволил себе отбросить чины. – Но это ты хорошо придумал – молодые рванули как ошпаренные. Теперь и портрет вытащат, и сами заодно спасутся, если сильно повезет. Как с твоим последним приказом, старина. И как это тебе всегда удается мгновенно придумать, что именно надо делать?

– Сегодня, как видишь, Даики-сан, не совсем удалось, – отбросил чины и сам Иосимацу, – так что же ты, друг мой, тут делаешь? Может, пока не поздно, все же к шлюпкам пойдешь?

– Ты что, правда веришь, что их успеют спустить? – хмыкнул в ответ капитан-лейтенант. – Думаю, нам остается минуты три. Может, даже чуть меньше, если до того снарядный погреб не рванет… Вот и захотелось провести их в обществе старого друга, за чашечкой саке.

– Ну, про друга поверю, но где, интересно, ты сейчас саке найдешь? – На лице Мотаро появилась улыбка. – Если уж мы не успеваем спустить шлюпки, то до буфета и обратно тебе точно не добежать. А по шлюпкам ты, пожалуй, прав. Но, может, хоть парочка потом сама всплывет, если тросы перерубить догадаются, пошел бы ты, распорядился…

– Есть у меня традиция: всегда перед стрельбами или боем беру с собой полную фляжку, – как будто не замечая настойчивых попыток друга дать ему шанс выжить, невозмутимо продолжал артиллерист. – Во время самой стрельбы, конечно, ни капли, зато потом, когда все кончается, не отпраздновать – это прогневить богов. Но в этот раз… Русские, как видишь, пока все в строю. И праздновать нам особо нечего, а значит, боги на нас уже прогневались. – Отхлебнув, Сандзе протянул флягу командиру.

– Вот из-за этого-то ты на флоте выше каплея так и не поднялся, – осуждающе покачал головой Иосимацу, но флягу все же с благодарным поклоном принял.

– Просто я давным-давно понял, что хорошего командира корабля из меня все равно не получится, голова не так работает, – выпустил клуб сигаретного дыма Сандзе, невозмутимо глядя на первую волну, перекатившуюся через обломки гюйс-штока в носовой части «Токивы» и выбившей пенные фонтаны из-под палубных заглушек клюзовых колодцев, – потому и решил, что лучше остаться хорошим старшим артиллеристом на корабле моего друга, чем стать никудышным командиром своей собственной мелкой посудины. Посмотри-ка лучше, какое красивое море сегодня…

– Да, друг… И небо. Видишь, какие горы рисуют облака… Совсем как у меня дома, возле Осаки. Кстати, револьвер с тобой? Славно! А то я вот только с мечом…

Через несколько минут на месте, где ушел под воду первый потопленный в этом сражении корабль, остались плавающие обломки, головы пытающихся спастись моряков и одна всплывшая, перевернутая шлюпка. Спустя четверть часа проходящие мимо русские броненосные крейсера сбросили замерзающим среди обломков недавним врагам несколько складных шлюпок, три плота и пару дюжин спасательных кругов. К одному из них был привязан бочонок спирта…

* * *

«Фусо» тоже оказался неудачником. Далеко не единственным, впрочем, как в японском, так и в русском флоте. Первый же 12-дюймовый снаряд, попавший в него, послал броненосец в глубокий нокдаун. Взрыв у основания второй трубы повлек за собой неожиданную цепь событий. Кормовая кочегарка, нашпигованная осколками как снаряда, так и трубы, вышла из строя полностью. В результате казематы среднего калибра наполнились смесью дыма из снесенного у основания дымохода и пара из пробитых осколками котлов.

Угоревшие и ошпаренные артиллеристы вынуждены были не только прекратить огонь, – стрелять, не видя цели, не было никакого смысла, – но и выбежать из казематов на верхнюю палубу, чтобы элементарно продышаться. Скорость упала с двадцати до двенадцати узлов, и новейший броненосец был вынужден беспомощно выкатиться из линии. При этом, подобно бегущему от стрел охотников раненому слоненку, он смешал строй обеих боевых эскадр.