Огненные иероглифы

Конечно, гончарство — дело второстепенное. Но тот же застой заметен и в земледелии, где крестьянин продолжает обходиться деревянной мотыгой, где лишь редкие счастливчики в последние годы начали приобретать плуги, бороны, тягловый скот. Почти незаметны изменения и в семейном укладе крестьянства: старики остаются хозяевами земли, распорядителями труда всех младших по возрасту, от них зависит, когда женится юноша, когда и за кого выходит замуж девушка.

Тысячи традиций, обычаев, неписаных законов опутывают деревню, и сдвинуть ее с проторенного пути — колоссальная задача, которая может быть по плечу только сильной и действенной организации. Мысли об этом невольно приходили в голову при виде деревушек вроде той, где нас накормила и напоила гостеприимная хозяйка. Я вспомнил, что мне рассказывали в Конакри о мерах, принимаемых Демократической партией Гвинеи в отношении крестьянства. Руководство партии стремится использовать энергию всех тех, кто недоволен нынешней бедностью, нынешним застоем в деревне, — энергию молодежи, женщин, — бывших фронтовиков, сельской интеллигенции. В период, когда партия боролась за независимость, эта ставка позволила добиться победы. Есть признаки, что расчет на динамичные силы среди самого крестьянства оправдается и сегодня, в борьбе за экономическую независимость.

Усталые до последней степени, приехали мы в Канкан. Мамаду довез меня до мрачного здания, где во время командировок в город останавливаются приезжие чиновники, и поехал «в дом отца. Я же, как только добрался до отведенной мне комнаты, буквально свалился в кровать.

Когда на другой день я наконец вышел в город, солнце поднялось довольно высоко и жара уже начиналась. Воздух в Канкане совсем иной, чем в Конакри, здесь он сух, обжигающ. Небо в этих местах голубое только утром да вечером, днем же в солнечном сиянии выглядит белесым. Красноватой, кажущейся уже несмываемой «пылью покрыта придорожная трава, листва на деревьях. Но дышится в Канкане, несмотря на зной, много легче, чем в Конакри.

Город стоит на реке Мило. Эта широкая и довольно полноводная даже в тихое время года река впадает в Нигер и берет свое начало в горных кряжах Лесной Гвинеи, там же, где и Нигер. В Гвинее Нигер известен под названием Джолиба, что значит «Красная река». Он получил это название из-за громадного количества ила, окрашивающего его воду. Но и Мило, как я увидел, имеет право называться красной. Во время разлива ее плодородный ил оседает на приречных лугах и рисовых — полях, которые крестьяне обрабатывают по два раза в год.

Сам город мало чем примечателен. В его центре стоит недостроенная мечеть, которая обещает быть одной из крупнейших в Западной Африке. Когда я осведомился, почему верующие избрали именно Канкан, довольно небольшой городок, для сооружения этой мечети, мне объяснили, что здесь уже в течение целого ряда поколений проживает «шерифский» род, т. е. род, ведущий свое происхождение от пророка Магомета. Видимо, в глазах местных мусульман это обстоятельство представляет немалую важность.

Чем больше блуждал я по улицам Канкана, тем больше убеждался, что он и город, и деревня одновременно. Его центр и несколько прилегающих улиц застроены невысокими домами, где расположились магазины и лавки, учреждения и различные конторы. Были здесь и особняки, в которых, видимо, жили чиновники, торговцы побогаче. А рядом, за этими европейского типа домами, находились типичные деревенские хижины — круглые, под коническими крышами. Люди там Жили как в родных деревнях, по утрам отправляясь на поля, за хворостом в окрестную саванну либо на зеленеющие неподалеку огороды. В пыли вокруг хижин бродили тощие куры, за плетеными изгородями росли тыквы. Меня сразу же окружили стайки ребятишек. К счастью, у меня еще оставалось несколько значков; они вызвали бурный восторг у их новых владельцев, а толпа вокруг меня сразу же выросла.

Вечером в гостиницу пришел Мамаду. Я не узнал его, увидев одетым в белое бубу с пестрой вязаной шапочкой на голове. Он улыбался, парижские моды здесь неуместны.

— Сегодня у нас собираются наши родственники и друзья, — сказал Мамаду. — Мой отец приглашает тебя. Если ты свободен, поедем.

Конечно, я согласился.

Семья Мамаду занимала двухэтажный дом на узкой и пыльной улице. Когда мы приехали, холл на первом этаже уже шумел голосами гостей. Хозяин, седой старик — в красной марокканской феске, сидел в углу в окружении почетных гостей — таких же стариков, как и он. Увидев меня, он привстал и протянул мне руку, которую я пожал в знак уважения двумя руками. Старики вокруг закивали головами, забормотали арабские приветствия.

В противоположном углу сгрудились сверстники Мамаду, его давние друзья и приятели. Он подвел меня к ним. Это были умные, живые ребята, чуть смущенные соседством своих отцов и дедов. Все они неплохо знали французский язык, и вскоре мы разговорились. Я расспрашивал своих новых знакомых о деятельности молодежной организации страны — Молодежи Демократической африканской революции, о городской жизни.