Огненный дождь

ПЕСНЯ О ЦВЕТУЩИХ УСТАХСадовник розу преподнестебе, заметив горделиво:— Взгляните, как она красива,на свете нет прекрасней роз.— Несправедливо мненье ваше! —воскликнул с пылом я в ответ. —И аромат хорош, и цвет,но знаю: есть цветок и краше.И ты за рыцарский порывменя улыбкой наградила.Садовник прочь побрел уныло,в молчанье голову склонив.Перевод Кирилла КорконосенкоПЕСНЯ О НАУКЕ ЛЮБВИ

^{109}Еще не изведав любви твоей меда, —а слаще его в мире, видимо, нет, —пытался постигнуть я жизни секрет,ученым мужам не давал я прохода.Твоей добиваясь любви непрестанно,желая услышать ответный твой зов,я спрашивал всех, каких мог, мудрецов:скажите, в чем смерти великая тайна?И ныне, любовью жестоко терзаем,изранен, донельзя измучен душой,я знаю, как знают и врач, и больной,зачем мы живем и зачем умираем.Перевод Артема Андреева

* * *

ПЕСНЬ ВО СЛАВУ ЖИЗНИ

        (Фрагменты)Бодрая заря златаянас проснуться побуждаети любовь в нас пробуждает,словно дева молодая.Нежен свет лазурноглазыйсо звездой в небесном створе, —но ее сокроют вскорекроною густою вязы.Над землею вновь струитсясвет, слепящий красотою,и молитвою святоюк небесам взлетает птица.Над поляною тенистойсвет-волшебник проплывает

и алмазами сверкаетв утренней траве росистой.Свет, наш мир омывший щедродо морских бровей соленых^{110},песен жаждет он стозвонныхи от птицы, и от ветра.<…>Любовь живет победоноснов цветущей розе, в деве юной,она весенней ночью луннойлетит посланницею звездной.Она — идиллия лесная,где кипарис во всем величьестоит, как страж надежный, птичьегнездо ветвями охраняя.Вина веселье золотое, —

в нем розы нежно расцветают,в нем клавиши зубов сверкаютулыбкой ярко молодою.Страсть, побеждающая в каждойдуше преступные желанья.И в зное бронзовом рычаньельва, что вконец измучен жаждой.Сон ткани тюлевой, рожденнойлететь крылато, словно птица.Глаза любимой — в них лучитсялазурь морей и небосклона.Перевод Виктора Андреева

Из сборника «Роковые рассказы»^{111}

Секрет Дон Хуана^{112}

Как-то недавно мы притащились на одну из наших, по обыкновению пустячных и оттого ставших повинностью, встреч в этом суматошном, ошалевшем от избытка людей городе, как водится, опоздав, — в столице на свидания принято опаздывать; ясное дело, речь не о любовных свиданиях, надеюсь, на них являются вовремя, — и нам не удалось сразу найти отдельный кабинет в этом, по мне слишком шумном, ресторане, который, однако, наш амфитрион^{113} Хулио Д. считает в Буэнос-Айресе единственным, где прилично кормят и где могут спокойно посидеть четверо друзей, пожелавших без газетчиков отметить возвращение одного из них.

Итак, нам пришлось влиться в эту публику, разумеется очень нарядную, смешаться со всеми этими очень белокурыми дамами, очень тщательно выбритыми мужчинами, смириться с очень назойливым оркестром и с освещением, как в ювелирной лавке, пронзительно высвечивающим смысл пристальных взоров и цену вызывающих бриллиантов. Впрочем, на правах привилегированного клиента Хулио Д. заручился обещанием предоставить нам первый же освободившийся кабинет, чтобы выпить кофе в уединении.