Я и прежде видела, как он молится — на людях или, по крайней мере, в моем обществе. Сейчас же он полагал, что находится один, и смотреть на него коленопреклоненного, обнажающего душу, было неуютно, словно я подглядывала за неким действом, более интимным, нежели телесная близость. Надо сказать что-нибудь, подать знак — но я не решалась осквернить его ритуал. Я молчала, хотя была уже не просто зрителем — в моей душе тоже звучала молитва.
Слова рождались в сознании сами собой:
Джейми перекрестился и встал — и время снова потекло своим ходом. Я, сама не зная как, сделала первый шаг, спустилась по склону, цепляясь юбкой за траву. Джейми, ничуть не удивленный моему появлению, уже шел навстречу.
—
— Надел бы штаны. Замерзнешь.
— Сейчас.
Как ни странно, Джем уже не спал, а хлопал большими синими глазами и пускал слюни, забыв обо всех своих капризах. Он потянулся к Джейми, и тот осторожно забрал ребенка, прижал к плечу и поправил съехавший набок чепчик.
— У нас растет зубик. Малыш вредничал, так что я решила, вдруг виски поможет… а дома не было.
— А, да. Сейчас все сделаем. У меня с собой.
Джейми подошел к горке своей одежды и выудил помятую оловянную флягу. Протянул ее мне, чтобы я открыла, а сам сел на камень, укачивая внука.
— Я была в солодильне. — Пробка выскочила с тихим чпоканьем. — Бочки там нет.
— Да, ее Фергус забрал. Давай я, у меня руки чистые.
Он вытянул указательный палец, и я плеснула на него из фляги.
— Зачем ему виски? — спросила я, усаживаясь рядом.
— Я велел взять, — расплывчато ответил Джейми и сунул палец ребенку в рот, потирая распухшие десны. — Вот так. Уже лучше, да? Ай!
Он осторожно выпутал пальчики Джемми из поросли на своей груди.
— Кстати…
Я потянулась к его правой руке. Джейми переложил ребенка на другой локоть и послушно расправил передо мной ладонь.
Неглубокий порез шел по подушечкам трех пальцев. Кровь уже запеклась, но я все равно плеснула на ранку виски и промокнула платком.
Джейми молчал. Когда я закончила и подняла голову, он встретил мой взгляд с легкой усмешкой.
— Все хорошо, саксоночка.
— Точно?
Он выглядел усталым, но совершенно спокойным. Хмурые складки, не сходившие с его лба последние дни, исчезли. Что бы Джейми ни затеял, все уже решено.
— Ты видела, да? — негромко уточнил он.
— Да. Это… это как-то связано с тем крестом возле дома?
— В каком-то смысле.
— Для чего он? — прямо спросила я.
Джейми поджал губы, продолжая тереть воспаленные десны внука. Наконец неохотно произнес:
— Ты не видела, как Дугал Маккензи объявлял сбор клана?
Я ужасно удивилась, но осторожно ответила:
— Нет. Я видела, как это делал Колум, когда принимал присягу в Леохе.
Джейми кивнул, вспоминая ту давнюю ночь.
— Да. Колум был лэрдом, и люди отзывались на его призыв. Однако на войну нас собирал Дугал.
Он помолчал немного.
— Мы частенько совершали набеги. Ничего серьезного — просто так захотелось Дугалу или потому, что выпивка в голову ударила… Маленькими отрядами, всего-то с десяток человек, чтобы отбить у соседей пару голов скота или украсть немного зерна… Но чтобы весь клан собрался на войну — это было редкостью. Я видел такое лишь раз — и не забуду никогда.
Сосновый крест он заметил сразу же, как только вышел во двор. Обитатели Леоха занимались своими делами, словно ни в чем не бывало. Однако в замке ощущалось волнение.
Мужчины, обсуждавшие что-то по углам, тут же делали вид, будто болтают о пустяках, едва Джейми подходил ближе.
— Пусть я и был племянником Колума, но в замке своим так и не стал, к тому же они слышали о моем деде.
Дедом Джейми по отцовской линии был Саймон, лорд Ловат, вождь клана Фрейзеров из Ловата, — давний недруг Маккензи из Леоха.
— Я понимал, что затевается что-то нехорошее. Постоянно ловил на себе странные взгляды, от которых волосы вставали дыбом.
Наконец Джейми явился в конюшню и нашел там старого Алека, главного конюха. Старик любил Эллен Маккензи и потому был добр к ее сыну.
— Это ж огненный крест, парень, — сказал он Джейми, бросая тому скребницу и кивком указывая на стойла. — Ты что, прежде таких не видал?
Он объяснил, что это очень древний обычай, которому сотни и сотни лет.
— Собирая горцев на войну, вождь ставит деревянный крест и поджигает, — говорил старик, распутывая скрюченными пальцами лошадиную гриву. — Огонь сразу тушат — кровью или водой, — однако крест все равно называют огненным. Его везут по землям клана как знак, что мужчины должны взять оружие и явиться к вождю.
— Да? И с кем же мы будем воевать? Куда мы отправимся?
Старик одобрительно повел бровями, услышав многообещающее «мы».
— Куда велит твой вождь, парень. Сегодня, например, против Грантов.