51-й дивизией сибиряков и уральцев командует Блюхер, будущий Маршал Советского Союза, забитый в камере на Лубянке — там на каменном полу в луже крови остановится его сердце… Эта дивизия штурмует перешеек посуху — через Турецкий вал. Три раза дивизия поднималась в атаку и три раза откатывалась назад. Из каждых 10 красноармейцев шестерых намертво валил свинец. Бойцы грудью шли на проволоку, пулеметы и бетон укреплений. Но и те четверо, что оставались жить, были подранены. Лишь немногих щадили смерть и увечье. Однако плотность боевых порядков — атаку вели на узком участке — позволяла сохранять силу удара. Бежали на пули и взрывы, чтобы убить, растерзать таких же русских. Локоть к локтю, цепь за цепью.
10 ноября красный полки устремляются на укрепления Ишуни. В прорыв уходят Первая Конная Буденного и Ворошилова и Вторая Конная Миронова — главная ударная сила. «Даешь Красный Крым!»
Разгромленные войска белых откатываются к портам, на корабли — другого спасения нет.
12 ноября Фрунзе доносит Ленину:
«Свидетельствую о высочайшей доблести, проявленной… при штурмах Сиваша и Перекопа. Части шли по узким проходам под убийственным огнем на проволоку противника. Наши потери чрезвычайно тяжелы… Армии фронта свой долг перед Республикой выполнили».
Хвастливость часто заставляла Черчилля делать весьма опрометчивые признания, если не выразиться резче. К ним относится и вот это, об участии союзников, следовательно и англичан, в Гражданской войне, то есть убийстве русских людей.
«Находились ли союзники в войне с Советской Россией? Разумеется, нет, но советских людей они убивали, как только те попадались им на глаза; они снабжали оружием врагов советского правительства… Они продолжали повторять, что для них совершенно безразлично, как русские разрешают свои внутренние дела… и наносили удар за ударом».
Здесь, кстати, закладывается будущий просчет Сталина. Он запомнил с Гражданской войны и первого десятилетия советской власти — злейший и непримиримый враг Англия, все эти керзоны, Черчилли, чемберлены… Англия — подлинная душа всех антисоветских заговоров и душителей советской власти. Запомнил — и не поверил, когда обстановка уже изменилась коренным образом и Англия (тот же Черчилль) уже настойчиво искала союза с СССР в развертывающейся войне против Гитлера. Сталин совершил один из самых больших просчетов в жизни. По значению лишь два просчета можно отнести к более гибельным. Это — обращение к звероподобному террору — даже по ленинским меркам. И догматизирование социалистической Системы. Ведь в конечном счете советский строй рухнул из-за неспособности к изменению и совершенствованию. В непрерывно переливающихся формах жизни, в вечном приспособлении и совершенствовании всего живого как в малом, так и в громадном мертвая догматизированная Система была обречена с момента отхода от дел Ленина, ибо Главный Октябрьский Вождь при всей своей беспощадности к людям был диалектиком, к догматикам его отнести можно лишь с известной натяжкой, имея в виду его твердокаменную преданность марксизму. Тут он не ведал ни сомнений, ни каких-либо оппортунистических поползновений — марксизм являлся его плотью, дыханием, горячей кровью, святыней.
Сталин же догматизировал Систему. Она окостенела, обросла хрупкими отложениями, многократно запластовалась разного рода партийными постановлениями и клятвами. Экономика могла держаться лишь на принуждении. И Брежнев донес Систему неизменной, окостеневшей до безрассудства, полной потери здравого смысла. В одном он изменил заветам вождей Октября: повальном лихоимстве партийных верхов — родительнице воистину сатанинского разгула воровства, насилия, разграбления казны и хищничества, которое хлынет на просторы России с утверждением «демократии» и подлинного феномена ненасытности, жадности — российского капитализма, добротно оснащенного идейно из Вашингтона, Тель-Авива и прочих сверкающих огнями столиц «великой» западной цивилизации.
Всякая преданность схеме несет гибель и поражение. Такая истовая верность марксизму не составила исключение. Кровь и гной народа от изуверств строительства первого в мире государства социализма смешались с блевотиной капитализма…
Нестор Иванович Махно родился в 1888 г. в селе Гуляй-Поле Екатеринославской губернии. Он был пятым ребенком в бедной крестьянской семье. В аграрных беспорядках 1905–1906 гг. громил барские усадьбы, добро раздавал бедным. Принял на себя вину за убийство полицейского пристава Караченцова. Почти 10 лет провел на каторге: сначала на Акатуе, а после неудачной попытки побега — в Бутырской тюрьме. Февраль 17-го вернул ему свободу.