Заслуга Врангеля в том, что к дням катастрофы (а ею еще тогда и не пахло) стянул огромный флот: что-то около 120 вымпелов. И в общем, дал прибежище всем, кто отказывался от примирения
Заслуга великая, поскольку все, кто уехал (тут злой иронией звучит: «уплыл»), спаслись. Их, безусловно, уничтожили бы, как те тысячи врангелевских солдат и офицеров, которые отказались оставить родную землю. Она их тотчас, можно сказать, незамедлительно и приняла, гостеприимно распахнувшись братскими могилами.
Врангель сумел оценить обстановку — и это спасло от расправы десятки тысяч людей, в немалом числе совсем и невоенных. Ох уж постреляли бы чекисты и убежденные коммунисты!
А Ленин морщил лоб над сводками и делал быстрые, неровноволнистые отчеркивания: делов-то! Нельзя засиживаться над каждой бумагой. Россия и партия — вон какие! И размашисто ставил подпись-одобрение. И крутил ручку телефонного аппарата — надо поощрить товарищей. А после набирал номер — нет, тогда номер набирали телефонные барышни из проверенных (не грохнутся в обморок, даже если услышат в наушниках, что их родителя или родительницу пригробили вдруг на Лубянке: настоящие большевички) — и ободрял Дзержинского. А тому и ободрений не надо. Шибко прикипел к своему делу — уже такую сноровку и аллюр приобрел! Ленин только потирал лысину и улыбался на его голос-отчет. И среди цифр по выпуску чугуна, пряжи, вагонов с зерном протискивал и новую, что Мундыч назвал: теперь она там будет аж до самого мозгового удара…
Безусловно, как белый вождь, да, пожалуй, и военачальник, Петр Николаевич стоял выше Деникина. Не его вина, что он принял обломки армии, да еще запертые на крымском пятачке. Он вознамерился земельной реформой вырвать Россию из-под власти большевиков, но выстрел прозвучал вхолостую.
Генерал Врангель сообщает:
«Дисциплина в тылу, особенно в крупных городах, также значительно поднялась. Я неуклонно требовал от начальников гарнизонов самых решительных мер против разнузданности и разгильдяйства воинских чинов в тылу, требовал, чтобы все боеспособные без уважительных причин не оставляли бы своих частей, чтобы все выздоровевшие немедленно отправлялись из лазаретов на фронт; настаивал на соблюдении установленной формы одежды…
Два месяца назад я прибыл в Крым. Волна красной нечисти готова была захлестнуть последнюю пядь русской земли, где, прижатые к морю, ждали ежечасно конца десятки тысяч русских людей.
Два года боровшиеся за счастье родины остатки армии раздирались внутренними распрями, утратили веру в своих вождей, потеряли воинский облик. Объятые ужасом, оборванные и голодные, молили о помощи толпы обывателей — стариков, женщин и детей.
Смерть протягивала над ними свою костлявую руку.
Прошло два месяца, и вновь сплотились вокруг родного знамени русские воины, вновь гордо взвился из праха трехцветный флаг, ощетинились стальной щетиной полки, грудью своей прикрыли родную землю, готовые возобновить борьбу за ее свободу. Под их защитой вздохнуло население, отчаяние сменилось надеждой, горячая любовь к родине охватила сердца.
И вместо костлявого призрака смерти вставал лучезарный образ победы».
Фамилия у Петра Николаевича — чужеземная, а душой он был и остался пламенный патриот, истово русский человек.
Тогда еще не вызрел в недрах Лубянки план похищения белых вождей — тех, что представляли наибольшую опасность, — а чрезвычайная активность, организаторские способности, непримиримость делали барона именно такой мишенью.
Надо полагать, ранняя кончина Петра Николаевича уберегла его от похищения и гибели в застенках Лубянки, как, скажем, это случилось несколько позже с генералом Кутеповым. При красной московской демократии это даже очень просто, а главное — тихо: был человек — и нет. Да мало ли что могло стрястись!
В конце октября 20-го Врангель разбит в Северной Таврии, у самых ворот Крыма. Боже, помилуй и спаси!
Теперь задача — не дать белым гадам закрепиться на перешейке.
Ленин требует от командующего Южным фронтом Фрунзе: «Во что бы то ни стало, в кратчайший срок раздавить Врангеля, так как только от этого зависит наша возможность взяться за работу мирного строительства».
Фрунзе отдает приказ войскам фронта: «Армиям фронта ставлю задачу — по Крымским перешейкам немедленно ворваться в Крым…»
7 ноября в холод, туман, дождь и ветер Рабоче-Крестьянская Красная Армия поднялась на приступ.
Сиваш вброд преодолевали 15-я и 52-я дивизии с частью сил 51-й. Около часа по грудь в ледяной воде, по илистому дну — и в атаку на колючую проволоку, метель из пуль и осколков!