Огненный крест. Бывшие

Этот духовный меч, который крепко держала в руках Церковь Русская в течение тысячи лет, и ныне безмерно страшен ее врагам — предтечам и слугам грядущего антихриста. Церковь земная, по определению святых отцов, есть Церковь воинствующая, а поприще нашей земной жизни — место брани и подвига. Любовь не должна быть безрассудна. Она — любя — не растворяется с теми, кого покрывает. Не может любовь принудить человека объединиться с погибельным заблуждением. Истинная любовь беспрестанно сражается, защищая тех, кто доверился ей, от зла, часто скрывающего свое истинное обличье под маской ложного благообразия. Мнимо христианская «любовь» и ложно понимаемое «всепрощение» — мир со всеми подряд, без разбора нужны лишь тем, кто сегодня с бешеной энергией и напористостью готовит всемирное «объединение» и «примирение» под сенью «нового мирового порядка» — политической ширмы, за которой скрывается дьявольский оскал жесточайшей антихристианской диктатуры.

Долгие столетия Русская Державность была той силой, которая препятствовала осуществлению дьявольских замыслов. Ныне — при нашем попустительстве — она почти разрушена. Восстановление ее есть для России вопрос жизни или смерти. Судьба России может определить и судьбу мира, а потому вопрос державного строительства на Руси приобретает вселенское звучание. Готовы ли мы к его разрешению?..»

15 сентября 1919 г. Ленин пишет Горькому[112]

:

«Дорогой Алексей Максимыч!

«Интеллектуальные силы» народа смешивать с «силами» буржуазных интеллигентов неправильно (это черта Ленина — не доказывать свою правоту, а поучать. И буквально во всем. — Ю. В.). За образец их возьму Короленко: я недавно прочел его, писанную в августе 1917 года, брошюру «Война, Отечество и человечество». Короленко ведь лучший из «околокадетских», почти меньшевик (не может Ильич без ярлыков. — Ю. В.).

А какая гнусная, подлая, мерзкая защита империалистской войны, прикрытая слащавыми фразами! Жалкий мещанин, плененный буржуазными предрассудками! Для таких господ 10 000 000 убитых на империалистической войне — дело, заслуживающее поддержки… А гибель сотен тысяч в справедливой гражданской войне против помещиков и капиталистов вызывает ахи, охи, вздохи, истерики…

Интеллектуальные силы рабочих и крестьян растут и крепнут в борьбе за свержение буржуазии и ее пособников, интеллигентиков, лакеев капитала, мнящих себя мозгом нации. На деле это не мозг, аг…».

Такое отношение к интеллигенции не могло не предопределить ее судьбу. С первых дней революции она стала нести потери. Очень быстро они приняли характер истребления.

Враги России, к примеру Геббельс, со стороны это оценивали так:

«Большевизм уничтожил в России западноевропейский руководящий слой. Он один был в состоянии сделать этот гигантский колосс способным действовать. Хорошо, что этого сегодня уже нет» (запись в дневнике 29 декабря 1939 г.).

Весьма примечательна его запись и 14 ноября 1939 г.:

«В России, как и повсюду, где-нибудь в другом месте, централизм как отец бюрократии является врагом всякого развития личности».

Революция и Гражданская война вдруг открыли какую-то зоологическую неприязнь, враждебность народа к интеллигенции. Безусловно, это результат «классового» натравливания рабочих и крестьян на «паразитирующую прослойку, которая обслуживает имущие классы, наживаясь на труде и слезах народа».

Это — презрение, ненависть к умственному слою, нечто новое, неизвестное русскому обществу. Российская интеллигенция испокон века преданно служила народу. Можно без конца перечислять имена ее представителей, которые столько сделали для духовного становления народа, которые занимались его здоровьем, гражданскими правами, спасали от голода, эпидемий…

Айхенвальд пишет:

«…Открылась глубокая пропасть между интеллигенцией и простолюдинами, между городом и деревней, между работниками и рабочими. Презрительную кличку «буржуя» так часто бросают теперь в лицо труженику только за то, что он образован и культурен… Массы забыли или не знают о тех заслугах, какие имеют перед ними лучшие представители русской мысли, русского слова и русского дела… они не учитывают, как велика была в нашей интеллигенции тяга к народу, как искренне, иногда — с трогательной наивностью, верили наши просветители, что они находятся в неоплатном долгу перед народом, и как добросовестно, с каким излишком они этот долг уплачивали… Достаточно назвать Толстого, чтобы убедиться, насколько демократичен русский гений. Аристократ из аристократов, граф Толстой, князь духа, он к ногам народа сложил весь свой аристократизм — и внешний, и моральный… он ушел из города в деревню… Если таковы наши человеческие вершины, горние высоты русской славы, то естественно, что, спускаясь к обыкновенным и рядовым, в кадры безвестных тружеников, мы тоже находим гораздо более скромные, но не менее благородные формы служения народу…