Этим людям невдомек, что стремление к свободе по природе свойственно человеку. Сколько бы человека ни дрессировали, сколько бы ни мучили, а это чувство будет вновь и вновь самоза-рождаться. Оно покрепче страха смерти и любых выгод существования. С головы до пят полицействующий, этот генеральный секретарь не мог иначе думать о свободе, как только о «колбасном» продукте. В свой мирок втискивал весь мир. Тут самое время заметить, то «он жестоко ошибается, когда сознает свою свинью Богом».
Так вот, ни сейчас, ни в будущем не надо нам свиней вместо Бога…
Так ленинизм и завершил свое развитие «колбасным» постулатом.
Вклад Ленина в искажение русской культуры и характера народа способен соперничать лишь с «заслугами» Батыя, никто другой и близко дотянуться не может.
И любой русский из духовных собратьев Пушкина, Достоевского, Льва Толстого и иных достойных сынов России, родись на заре XX века, почти наверняка стал бы изгоем, узником «психушки» (и врачей нетрудно сыскать — столько добровольцев!) — этого диалектически оправданного творения Андропова, сгинул бы в лагерях, проигранный в карты блатными. Для них — генеральных секретарей, «синего воинства» и блатарей — это был бы праздник…
«Борьба, ожесточенная до звериной злобы».
Разнотолков и быть не может, Академия наук смолчала бы и в данном случае, находясь как бы в лучезарном завтра. Эта самая академия, а с нею и вся выдающаяся часть российской интеллигенции делают вид, будто все в этом обществе гармонично и справедливо. В самом главном, где сосредоточиваются мука и боль борьбы со злом, — знании — она по известной традиции на стороне зла. За это — почетные звания, чины, «звезды», сытость… Ученые мужи в основе своей продавали народ, являясь самой откормленной и ретроградной частью общества, точнее, бюрократии. О сих малопочтенных мужах можно с полным правом молвить: вечные! угодники и соглашатели, пожиратели народного труда, истинная академия пороков и лизоблюдства. Была такой — такой осталась и при лже-демократах.
Что не все поддаются дрессировке — этого большевики не учли. Нет, они учитывали это в своей теории борьбы классов, для того и сладили «женевский» агрегат. Но вот что «женевский» агрегат не сумеет всех превратить в граждан с затылочным зрением, и предположить не смели. Ну трупы, могилы, а единомыслия нет! Того, о котором мечтали, нет!
Страшную, вселенскую запуганность народа бюрократическая каста и ее вожди принимают за верность и согласие, не чувствуя той всероссийской хляби-трясины под ногами, готовой в любой момент разверзнуться и поглотить их. Эта трясина — безверие, отвращение и безмерная усталость от ленинизма — бесконечной дани с души и тела каждого…
В 60-х годах я водил знакомство с врачом-психиатром Я. Л. (в 1973 г. он одним из первых подался в Израиль). От него я и услышал эту историю. Надо сказать, пережил он ее очень, до нервной депрессии.
Как-то к Я. Л. обратилась немолодая еврейка. Судьба даровала ей возможность выжить в лагерях. После освобождения она страдала мучительными бессонницами — что называется, сквозные, без «щепоточки» сна неделями; бессонницы ослабевали, погодя опять возвращались.
Ясно, болезнь коренилась в ее прошлом.
Я. Л., истовый поклонник Фрейда, при очередном обращении к нему предложил размотать все до единого узелки прошлого и таким способом расквитаться с ним. Других путей к исцелению не видел.
Женщина очень подробно рассказывала об аресте, допросах, содержании в общей камере, унижениях тюремного быта и дошла до содержания в тюрьме после следствия. То, что она была совершенно не повинна ни в чем, было очевидно, как неповинны были десятки миллионов других.
И она продолжала разматывать клубок прошлого. Ее перевели в одиночку, держали там недели, месяцы. И почти каждую ночь к ней наведывались офицеры госбезопасности — и насиловали, иногда вдвоем-втроем. Ее держали так, в одиночке, четыре месяца.
А надо сказать, она была чрезвычайно хороша и, по словам Я. Л., вовсе не похожа на еврейку. Просто редкостно хороша, даже в немолодые годы и после мытарств, сквозных бессонниц годами.
Как только женщина рассказала об этом во всех подробностях, она внезапно запнулась, посидела в прострации около четверти часа, после резко встала, простилась и ушла.
В ту же ночь она повесилась. Тут Фрейд сыграл гибельную шутку.
Насколько я знаю, это был не какой-то исключительный случай. Обыденная практика, даже не практика, а жизнь советского государства — детища Ленина.
И тем, кто творил это, тогда было 20–25 лет. И ходят они сейчас среди нас… полковники, пенсионеры, редакторы газет, доктора различных общественных наук, и многие теперь — «демократы», и даже в солидных государственных чинах.
Да-а, как зеницу ока берегли партию и ее единство, а еще пуще — авторитет Ленина. И что им были все страдания людей, как и сейчас для лжедемократов — ведь они ведут страну в зажиточное завтра…
Что такое фашизм, социализм, демократия?.. Везде и всегда это — люди.
Как ни крути с политическими системами, а начинка у всех одна и та же: люди.