Огненный крест. Бывшие

К следствию привлечены члены Главного комитета Офицерского союза, не принимавшие никакого участия в деле и только после воззвания генерала Корнилова от 27 августа обратившиеся со своим воззванием к офицерам — членам союза. Почему они заключены под стражу? Почему им грозят тоже военно-революционным судом?

Генерал Деникин и прочие, находящиеся во власти Иорданского и фронтового комитета Юго-Западного фронта, виновны: 1) в выражении телеграммою, что они солидарны с идеями генерала Корнилова; 2) в рассылке воззваний генерала Корнилова…»

Во все свое белопарижское житье, до самой последней минуты, помнил Деникин, как его, Маркова и других вели по Бердичеву — их отправляли в Быхов. По улице кучно стояли солдаты и крыли матом, плевками, улюлюкали. У генерала было ощущение, что вот-вот его подденут штыком или всадят пулю. Но отвратительнее всего был позор издевательств…

Павел Николаевич Милюков — магистр русской истории, член Государственной думы третьего и четвертого созывов, автор основополагающих работ по российской истории.

Милюков был знаком с великим Толстым, и все из-за тех же «революционных» дел. Судьба свела их на совещании либеральной московской интеллигенции, председательствовал Павел Николаевич. Участники совещания просили Толстого написать протест против речи молодого царя Николая Второго на встрече с депутациями земств, предполагая ее публикацию за рубежом. Царь назвал «бессмысленными мечтаниями» разговоры об участии земств в делах внутреннего правления.

Это совещание, устроенное Д. И. Шаховским, произвело впечатление на Толстого, и 29 января 1895 г. он записывает в дневнике: «Событие важное, которое, боюсь, для меня не останется без последствий, это дерзкая речь государя. Были на собрании Шаховского. Напрасно были. Все глупо, и очевидно, что организация только парализует силы частных людей…»

Лев Толстой отказался написать протест…

За связь со студенческим движением Павел Николаевич был уволен из Московского университета, выехал за границу и почти 10 лет читал лекции в Софийском и Чикагском университетах. После 1905 г. вернулся в Россию. С 1907 г. — председатель ЦК конституционнодемократической партии (кадетской, или народной свободы).

В. Д. Набоков оценивал Милюкова как «крупнейшую умственную силу и единственного человека, который мог бы вести внешнюю политику и которого знала Европа».

В самом первом составе Временного правительства Павел Николаевич — министр иностранных дел.

Лопухин воссоздает примечательную картину в своих воспоминаниях «Люди и политика».

«4 марта (1917 г. — Ю. В.)

смотритель зданий министерства иностранных дел, демобилизованный вследствие ранения штабс-капитан гвардейского гренадерского полка Пащенко уведомил меня по телефону, что Павел Николаевич Милюков желает вступить в управление ведомством. Для этого он просит товарищей министра, директоров департаментов и начальников политических отделов собраться в министерстве назавтра к 12 час. Новый министр предусмотрел и форму одежды. Никакой официальности. Явиться в пиджаках. Редко приходится наблюдать такое ликующее настроение, какое переживал в эти дни Павел Николаевич. Осуществилась давнишняя его мечта. Он, облеченный доверием народа, авторитетнейший в глазах народа, каким мнил себя в ту пору Милюков, руководитель внешней политики России. От неисчислимого количества речей, произнесенных в Таврическом дворце непрерывно стекавшимся депутациям, Павел Николаевич охрип. До потери голоса непревзойденного пропойцы или больного горловою чахоткою в последней стадии. Искрящиеся восторгом глаза. Не сходящая с уст радостная улыбка. Сипота заглушает речь. Уловимы лишь отдельные отрывистые возгласы: «Бескровный переворот (речь о Февральской революции. — Ю. В.). Бурный поток стихийного народного подъема входит в спокойное русло. Лишь не стать ему поперек течения. Держаться берегов. Направлять. Не давать вылиться из русла. Перспективы самые радостные!..»

Но я не разделяю оптимизма Милюкова. Я бы еще поверил в его «спокойное русло», если бы новым правительством был провозглашен лозунг окончания войны, выхода из нее России. Ведь главным образом именно этой цели добивался народ…

Милюков намечал конституционную монархию с сохранением династии Романовых… Недалеко, впрочем, ушел от Милюкова по части оптимизма и не очень мудрый председатель Совета Министров князь Дьвов. Близкий к нему Григорий Трубецкой (посланник в Белграде. — Ю. В.)… рассказывал, что Львов впал в эти дни в совершенно экстатическое (восторженное, исступленное. — Ю. В.)

состояние. Вперив взор в потолок, он проникновенно шептал: „Боже, как все хорошо складывается!.. Великая, бескровная (революция. — Ю. В.)…“»

2 мая 1917 г. Милюков вышел в отставку: непримиримо выступал против Ленина.

Перо Троцкого не обошло и Милюкова:

«Просвещенная ограниченность и обывательское лукавство, поднявшееся на высоты политической «мудрости», — эти черты как нельзя более к лицу лидеру кадетской партии»¹ — вот оценка Льва Давидовича.