Огонь под пеплом

Она подняла глаза на императора и удивленно распахнула их, увидев мокрые дорожки на его щеках.

— Как! — воскликнул он прерывающимся голосом. — Вы все покинете меня? Бросите? Значит, вы больше не любите меня?

Он встал к ней вполоборота и отвернул лицо в сторону.

— Своим счастьем я бы пожертвовал ради вас, но речь о счастье Франции. Пожалейте лучше меня! Я вынужден это сделать, отказавшись от того, что мне дорого.

Теперь и у Гортензии защипало в носу.

— Мужайтесь, сир! — прошептала она, борясь со слезами. — Нам тоже потребуется мужество, раз мы больше не ваши дети. Мы будем сильны, клянусь вам. Мы будем утешаться тем, что больше не стоим на пути ваших планов и надежд.

Наполеон резко обернулся, шагнул к ней и взял ее за руки. Глаза его еще были влажны, но голос тверд. Он стал уговаривать ее не уезжать: они навсегда останутся родными людьми, Жозефина будет его лучшим другом, Эжен — сыном; он создаст для него королевство из Иллирийских провинций, Тироля или других земель. Вся беда в том, что они не родные по крови, император не сможет сделать Евгения Богарне своим наследником; единственный способ обеспечить будущее спокойствие Франции — родить сына самому, он давно это знал, и лишь нежность к жене удерживала его до сих пор.

— Не думайте, что я поддался на дворцовые интриги. Наоборот, когда я почувствовал, что двор настроен против вашей матери, я короновал ее и хотел назначить преемниками моих племянников — ваших детей, — напомнил он. — Однако люди, которых я сделал великими, хотят остаться ими, а народ, которому я обязан всем, чувствует, что его сила и счастье заключены единственно во мне. После меня настанет анархия, и столько усилий ради Франции пропадут втуне. Но если я дам Франции сына, воспитанного в моем духе, сына, которого она привыкнет считать моим наследником, она, по меньшей мере, воспользуется плодами моих трудов. Всё зло приму я, благом будут наслаждаться другие. Вы мать, Гортензия, а мать должна думать прежде всего об интересах своих детей. Пока я жив, я буду заботиться о них. Так что не говорите о расставании со мной.

Гортензия опустила голову.

— Сир, я нужна моей матери. Мы больше не можем жить подле вас. Это необходимая жертва, и мы ее принесем.

Он повернулся кругом, скрипнув подошвами туфель по паркету, и ушел обратно в кабинет.

* * *

Господину канцлеру графу фон Меттерниху, в Вену.

Париж, 4 декабря 1809 г.

Ваше сиятельство, спешу сообщить Вам, что развод императора состоится в ближайшее время; планы сии были подтверждены ЕИВ 30 ноября. Вопрос в том, кто заменит императрицу. Судя по всему, выбор еще не сделан. Говорят об одной из австрийских принцесс, о саксонской принцессе. Называют даже, и это довольно вероятная вещь, сестру императора Александра, которой скоро исполнится пятнадцать лет. Всё дело известно очень малому числу особ, но я полагаю, что оно весьма скоро разъяснится. Прошу держать это сообщение в строжайшей тайне

Князь Карл цу Шварценберг.

* * *

Карета покачнулась: Эжен встал на подножку и забрался внутрь. Гортензия бросилась ему на шею.

— Трогай! — крикнул Эжен кучеру, продолжая обнимать ее. Потом отстранился и стал рассматривать в тусклом свете, сочившемся через окошко. — Ты так изменилась! Я бы, наверное, тебя не узнал.

Гортензия вздохнула и промокнула глаза платком. Они с братом не виделись почти восемь лет; конечно, она совсем не та юная девушка, какой он ее запомнил. Осунулась, побледнела. Наверное — подурнела. Ей уже двадцать шесть… Эжен старше ее на два года, он в расцвете мужской красоты и пышет здоровьем: пленительные глаза, изящные брови, волевой подбородок… Разве что русые волосы как будто поредели… Или это только так кажется из-за прически, которую теперь носят все мужчины, подражая императору, — зачесывают волосы с макушки на лоб и на виски. И еще его очень красит улыбка, тогда как она разучилась улыбаться со времени своего замужества.

— Мы встретились по хорошему поводу или по плохому? Император вызвал меня телеграфом…

— По плохому.

Гортензия увидела, как помрачнели глаза Эжена: он всё понял.

— Мама держалась мужественно?

— Да.

— Ну что ж, мы обретем покой и окончим нашу жизнь приятнее, чем начали.

Он старался говорить спокойно, но Гортензия слишком хорошо его знала, чтобы не чувствовать подавляемой тревоги.

— Зачем мне надо было жениться на принцессе? — Эжен стукнул кулаком по колену. — Бедная моя жена, вот кого надо пожалеть. Она надеялась на троны для своих детей, она так воспитана, для нее это важно; она думает, что меня вызвали, чтобы объявить наследником французского престола.