Огонь под пеплом

— Я полагаю, карты предупредили вас о вызове в полицию, — сказал он, когда лай прекратился.

— Не карты, но мой гороскоп.

— Довольно, мадемуазель, пошутили — и хватит. — Министр раздраженно захлопнул папку с бумагами. — Тюрьма сделает вас покладистей. А по моей милости вы сможете пробыть там долго.

— Нет, недолго, — спокойно отвечала дама. — В полной колоде выпал трефовый туз.

— И что это значит?

— Это ваш преемник, который скоро займет ваше место, — герцог де Ровиго.

Фуше скривился.

В последние дни агенты доносили об участившихся визитах к гадалке с вопросами о грядущем разводе императора. В доме на улице Турнон перебывал весь двор, а позавчера девицу Ленорман специально привезли на улицу Черутти, в особняк королевы Гортензии, где императрица проговорила с ней не меньше двух часов. Узнав об этом, Бонапарт пришел в ярость: Жозефина снова его ослушалась! Он запретил ей видаться с гадалкой еще восемь лет назад, когда Ленорман открыла жене Первого консула, что она станет больше чем королевой, но Жозефина продолжала встречаться с ней тайно, и даже ее собственный казначей не знал, какие деньги она тратит на гороскопы. Бонапарт подозревал, что не гадалка предсказывает Жозефине будущее, а Жозефина выбалтывает ей тайны, которые та потом выдает всему свету за свои пророчества. Разве карты не открыли мадам Моро грядущий арест ее мужа, приказ о котором Бонапарт велел держать в секрете? Когда сивилла возвестила о провале высадки в Англии, Первый консул примчался из лагеря в Булони, злой как черт, и велел немедленно посадить ее в камеру, но через две недели она вышла на свободу. Правда, полиция с тех пор не спускала с нее глаз, докладывая о каждом ее шаге.

— Потрудитесь припомнить, что и кому вы предсказали за последние три дня.

Темные, глубоко посаженные глаза Фуше уставились на гадалку, точно два пистолетных дула.

— Трон сотрясется; колосс, вставший одною ногою на севере, другою на юге, падет; львы растерзают орлов…

Фуше устало встряхнул колокольчик.

— В камеру, — кратко приказал он вошедшим полицейским.

Конечно, это шарлатанка, которая просто дурит голову богатым остолопам. И всё же нельзя отрицать, что некоторые из ее предсказаний сбылись. Бонапарт сам рассказывал, как еще в девяносто пятом году, когда он, отчаявшись сделать карьеру после термидорианского переворота, намеревался поступить на службу к турецкому султану, Ле-норман раскинула свои карты и предрекла ему: «Паспорт вы не получите; вам суждено сыграть важную роль во Франции. Одна вдова составит ваше счастье; благодаря ее влиянию вы достигнете больших высот, но остерегайтесь быть к ней неблагодарны, иначе удача от вас отвернется». Два года назад, когда Бонапарт впервые подумал о разводе, Жозефина, валявшаяся у него в ногах, воскликнула: «Я приношу тебе удачу!» — и он не решился расстаться с ней, потому что готовился выступить в Испанию. Трефовый туз… Хм… Нет, не может быть. Конечно, Бонапарт забрал у Фуше портфель министра внутренних дел, когда вернулся из Австрии, оставив ему только министерство полиции, зато он сделал его герцогом Отрантским. Нет, он ни о чём не знает и не догадывается. Даже если бы курьера в Австрию перехватили, письма при нём бы не нашли: тайник совершенно надежный.

* * *

Слуга снёс вниз последние коробки, кучер привязывал ремнями чемодан к задку кареты, горничная оглядывала комнаты в последний раз — не забыли ли чего? Мария передала Дюроку прощальную записку для императора.

За целый месяц, что она провела в Париже, они виделись всего один раз: он занят делами, разводом, планами нового брака… Она ему больше не нужна. Она возвращается в Польшу.

* * *

Господину де Шампаньи, герцогу Кадорскому, министру иностранных дел, в Париж.

Париж, 9 декабря 1809 г.

Господин герцог Кадорский, я думаю, что необходимо отправить курьера в Россию с моей речью в Законодательном корпусе. Вы сообщите герцогу Виченцы настоящие известия о поражении русских и дадите ему понять, что из-за этих поражений я счел необходимым говорить о присоединении Валахии и Молдавии к Российской империи; пусть император видит, что я не кривлю душой и делаю даже больше, чем обещаю. Я желаю также, чтобы герцог Виченцы дал почувствовать во время их разговоров, что Россия могла бы действовать и получше во время последней войны, ее войска ни разу не обнажили клинков за всю кампанию, австрийцы были убеждены, что они ничего не сделают, они еще не перешли свою границу, как я уже был в Вене; я не стану подражать столь вялому поведению, когда речь зайдет о помощи с моей стороны, я выступлю с 200 000–300 000 человек. Герцог Виченцы должен сказать графу Румянцеву в точности такие слова: «Вы чувствуете, что в Вашем прошлом поведении нет ничего, чего император не постиг бы; в австрийских делах Вы вели себя вяло. Как поступил император? Он подарил Вам провинцию, которая приносит больше денег, чем понесенные вами расходы на войну, и он громко заявляет, что Вы присоединили Финляндию, Молдавию и Валахию к Вашей империи».

Наполеон

12