Охота на императора

Татьяна Борисовна пребывала в растерянности и не нашлась сразу, что ответить. Неловкую паузу прервал Завадский.

– Герр Людвиг, прошу сюда. Проходите, у нас все готово!

Агафья кинулась в другой конец квартиры и тут же появилась с самоваром в руках.

– Никаких напитков. Никаких еды. Ничто не отвлекать меня от сеанса, – строго заметил гость и няня, не останавливаясь, развернулась в обратную сторону.

– Саша, что происходит? – шепотом спросила Завадского Татьяна.

– Сейчас будем разбираться, насколько твоя хандра имеет под собой основания, – ответил офицер.

– Это настолько необходимо? Что он будет делать? – в голосе хозяйки дома сквозила опаска.

– Не переживай, Танечка, – Екатерина Алексеевна, отодвигая стул, подключилась к разговору. – Герр Людвиг – известный в Европе спиритолог. Он прибыл в Петербург из Берлина с частным визитом к одному высокопоставленному лицу. Мы не могли не воспользоваться такой возможностью. Доверься нам, доверься герру фон…

– Кромберг, – немец невозмутимо напомнил свою фамилию. Ни один мускул на его лице не дрогнул.

– Ви – сюда! Ви – справа, – медиум рассадил Завадских по обе стороны от своего стула, стоявшего спинкой к окну. Займите места. Бистро. У меня мало время. Госпожа, прошу сидеть напротив меня. Мне нужно видеть ваши глаза.

Спиритолог медленно раскрыл саквояж. Оттуда по очереди появились раскладная деревянная доска с буквами, блюдце с нарисованной на обратной стороне стрелкой, две толстые, но короткие свечи в специальных низких подсвечниках и элегантная деревянная подставка под палочку благовония. Чиркнув спичкой, немец извлек яркое пламя, в свете которого его острый нос и густые, косматые брови прибрели зловещий вид. Через несколько секунд медиум зажег фитили обеих своих свечей, расставленных по бокам карты. Хозяйский подсвечник перекочевал в руки подоспевшей Агафье.

– Ааа… Мне позволите, Татьяна Борисовна? – тихонько спросила няня, но хозяйка не ответила, а лишь бросила вопросительный взгляд на медиума.

– Чем больше людей, тем лучше. Один мой закон – соблюдать тишина. Слушать мой голос. Никакого смеха. Не вставать. Не ходить. Когда это произойдет – не кричать. Дух любить тишина.

Агафья быстренько принесла еще один стул, поставила его на то место, которое указал немец – между Татьяной Борисовной и Екатериной Алексеевной, на секунду отвернулась, чтобы перекреститься на икону Николая Угодника, и села, шумно выдохнув.

Медиум все еще стоял возле стола, соединив большие и указательные пальцы рук в кольцо и закрыв глаза.

– Чудной какой… – прошептала няня, наклонившись к уху Татьяны Борисовны, чем вызвала бурю гнева со стороны медиума.

– Я просиль молчать! – сдавленно вскрикнул долговязый немец, переходя на визг. – Так невозможно работать!

Няня густо покраснела и принялась поправлять передник.

– Нет… не правильно… – Медиум сорвался с места и в три шага преодолел расстояние до окна. Там он отодвинул штору и воскликнул: – Я так и зналь!

Достать до форточки с его ростом не представляло никакой сложности. Немец тут же её открыл, после чего удовлетворенно потер руки.

– Можно начинать… Дух не мог появиться, если нет открытого места в окне.

По приказу спиритолога присутствующие сначала взялись за руки, потом сосредоточились, вкушая запах благовония, которое он разжег. Тоненькая струйка дыма, подымавшаяся от тлеющей палочки, наполнила комнату неизвестным ароматом сладковато-пряного оттенка. Легкий сквозняк из открытой форточки сначала колыхал штору, а затем передавал свое движение пламени свечей, отбрасывавших на стену неестественно большие тени сидевших за столом участников сеанса.

– Нет… Опять нет… – пробормотал медиум. – Не тот атмосфера. Я не могу настраиваться…

– Да что ж такое, герр Людвиг! – тут уже не выдержал Завадский. Как показалось Татьяне Борисовне, в тоне капитан-лейтенанта просквозила какая-то требовательность и недовольство. – Нам вас рекомендовали как ученика великого Хьюма…[55]

Долговязый немец вскинул подбородок, изобразив обиду, простоял в этой позе некоторое время, скрестив руки на груди, а потом решительно изрек:

– Давать мне фото мужчин этой семьи! Бистро! Я настроился!

Няня, покряхтывая от напряжения в пояснице, поднялась и подошла к стоявшему возле окна письменному столу, за которым любил по ночам работать Леонид Павлович. Там она взяла две рамочки с фотографиями. На одной был изображен хозяин дома в полный рост на фоне какой-то географической карты во всю стену, а на другой – Борис Карлович Данзас, отец Татьяны в мундире обер-прокурора.

– Прекрасно, прекрасно… – пробормотал медиум, рассматривая фотографии в тусклом свете. – Нужно пробовать…

Некоторое время фон Кромберг что-то шептал, потом отдался воле эмоций и будто вошёл в транс. Голова его безжизненно повисла, руки обмякли, и могло показаться, что немец заснул. Сердобольная Агафья то так, то эдак пыталась заглянуть ему в лицо. В один момент, посчитав, что маг перестал дышать, няня отпустила руку Татьяны Борисовны, чтобы перекреститься.