– Петровна, – послышался в ответ сдавленный шепот.
– Она что, Семеныч, в невменялке? – поинтересовался Ковалев у Белецкого.
– Была. Промыли мы ее, почистили как положено. Теперь вот, видите, глаза хоть открыла. Перебрала немного… Вернее, и перебору-то, небось, не было. Просто для нормальной дозы у нее конституция хреновата, вот и повело ее не в ту степь.
– Так это она вам сказала, что «крокодилом» ширнулась, или нет? Я не пойму что-то…
– Нет, сама она вот только сейчас говорить членораздельно начала, – ответил Белецкий.
– Так вы, Семеныч, хотите сказать, что химанализ сбацали за полчаса? Так, что ли? Хотелось бы в это верить, но врожденный рационализм не позволяет.
– Анализ сделали, но не «хим», – разочаровал майора доктор. – Мы мозги вон того товарища проанализировали и спать положили до вашего приезда. Он и сказал про «крокодила». – Белецкий указал на спящее подле дверей жердеподобное тело.
– Это кто? – спросил Ковалев.
– Да Мáкушка наш с вами, Виктор Васильевич, – горестно вздохнул доктор. – Не узнаёте корешка?
Ковалев направился к спящему.
– Похудел что-то…
– Скоро совсем дематериализуется, – обнаружил в себе большого человеколюба врач.
– Эй, Макушка, проснись!
Ковалев потрепал обладателя нестандартной клички по плечу и присел на соседнюю койку.
– Вставай давай! Петушок пропел давно!
Я сел на кровать в противоположном ряду, а Белецкий вернулся к девушке и принялся натягивать ей на руку манжет от аппарата для измерения давления.
Нехотя перевернувшийся на спину Макушка оказался еще довольно молодым человеком, но с лицом, которое, по всей видимости, уже несколько лет войска Дальневосточного военного округа использовали в качестве танкодрома. Он равнодушно посмотрел на прервавшего его сновидения майора, огляделся по сторонам, остановил свои блеклые синие глаза на мне, затем прищурился в сторону белого халата Белецкого и, глубокомысленно вздохнув, сел на своей койке.
– Вот, товарищ майор, – усмехнулся Ковалев, – познакомьтесь: наша ходячая пока еще достопримечательность, господин Макушка собственной персоной. Макушка, это майор Минамото из Японии.
– Насчет того, что мне «очень приятно», врать или не стоит? – спросил я у майора.
– Не напрягайтесь, – разрешил Ковалев. – Макушка – парень свой, этикетных подробностей не любит.
– А чего это у вас имя такое странное – Макушка? – полюбопытствовал я.
Парень автоматически среагировал на мое «у вас» и испуганно огляделся по сторонам, явно разыскивая своих двойников.
– Вы, товарищ майор, его множественным числом не грузите, – попросил меня Ковалев. – Макушка – существо молодое, ребенок, в сущности, так что вы уж его на «ты» сразу, ладно? А то у него эти грамматические перегрузки раздвоение личности вызвать могут, а он у нас чувак цельный, за что мы его и ценим. Так ведь, Макушка?
Парень скромно кивнул, подтверждая правильность ковалевских суждений.
– А Макушкой он зовется потому, что хобби имеет с одиннадцати лет – опийком баловаться, – объяснил Ковалев. – А сладость эта сами знаете из чего добывается. А пока у Макушки ксива общегражданская имелась, он для нас для всех был Романовым Алексеем Петровичем, чем гордится очень до сих пор.
– Гордится? – не понял я.
– Ну конечно, – улыбнулся Ковалев. – Царевичем Алексеем себя считал. Только вот третий год как царевич наш исколотый без паспорта ходит, народ его царского сана лишил.
– А где же его паспорт? – спросил я.
– Ох, товарищ майор, ответа на этот вопрос не имеет даже сам Макушка. Так ведь, хмырек милый?
Макушка опять глубоким кивком согласился с майором.
– Мы так думаем, что баксов за пятьдесят сдал цесаревич свою ксиву заезжему азиату – узбеку или там таджику. Им сейчас российские паспорта ой как нужны. Например, чтобы на законных основаниях на нашей территории работать. Но это не суть. А суть в том, что никаких оснований для восстановления паспорта у нас нет, вот и мается в Ванино нашем Макушка и никуда отсюда уехать не может.
Парень в очередной раз изобразил поклоном лохматой головы согласие и покорность.
– Ты говорить можешь, Макушка? Или тебя тоже промыть-продуть нужно?
– Могу, – промычал парень.
– Только не ври, что в завязке.
– Не буду, – сокрушенно выдохнул он.
Ковалев затылком указал на жертву ванинского «крокодила», около которой все еще копошился доктор Белецкий.
– Что это за Оля? Кадры растишь? Смену себе?
– Да не-е, – мотнул Макушка головой. – Олька Седая, в путяге вместе товарились. Перепихиваемся время от времени. Классная девка.
– Давно она на игле, эта твоя «классная девка»?
– Да не-е… Куда ей! Забьет граммулю, пару напасов сделает – и ей достаточно.
– Напасов, говоришь?
– Ну, пыхов, начальник…
– Понятно. Травницу, значит, из себя строит.
– Ну а чего? Бабла-то нету, а курить сейчас дешево… И еще, говорит, ее трассы портят. Красоту ее коверкают.
– Руки, что ли, бережет?
– Ну а чего? Замуж-то всем потом охота. Тоже ведь человек все-таки, какая ни есть. А с руками испиханными кто ее возьмет?
– Понятно, Макушка, – кивнул Ковалев. – Ну, а сегодня она травушке-муравушке любимой решила изменить. Так я пейзаж рисую?