Охота на ведьм. Исторический опыт интолерантности

Строго говоря, стремление к тотальному контролю над всеми сферами жизни добропорядочных мирян дает о себе знать несколько раньше, до Реформации и Контрреформации. Еще в XIII веке на юге Франции, в Провансе инквизиторы-доминиканцы не только огнем и мечом искореняли еретиков-сектантов, но и с великим рвением взялись следить за обыденной жизнью своей паствы. Так, в городе Монтобане запрещаются игры и песни, жонглеры и шумные праздники, регламентируются такие стороны быта, как сон и еда — все в строго установленное время, а также обстановка дома и одежда. Обязательным становится ношение одежды определенного покроя, оговаривается допустимая длина шлейфа и строжайше запрещается ношение украшений из золота, серебра и драгоценных камней — не должно быть ни намека на роскошь и щегольство: «…не дозволяется употреблять парчовых или шелковых одежд и мехов; вместо них следует носить простые суконные с отделкою из красной кожи… Гражданки не должны носить булавок и застежек на платьях и корсетах; взамен их нашивать по 10 пуговиц ценою не более 3 солидов… Мужья, граждане Монтобана, обязаны наблюдать, чтобы их жены не носили запрещенных вещей». Ограничения вводятся даже на разговоры соседки с соседкой и на приглашение гостей в частный дом на семейный праздник… И все это оформляется в виде законов, уставов и штрафов за нарушения (Кадмин, 2005, с. 95–98). Но в XIII веке подобные строгости представляются исключительными мерами и произволом местных властей. В XVI же веке нечто похожее происходит уже во множестве городов.

Скульптура из г. Кутна-Гора, Чехия

В связи с развитием производства и миграцией населения в города приблизительно в это же время прослеживаются процессы сегрегирования маргинальных элементов населения от «благопристойного общества». Городские власти на рубеже XV–XVI веков создают предписания для поведения нищих, вводят знаки отличия «своих» нищих и «пришлых», также знаки отличия для уличных проституток, а общий контроль за всем маргинальным сообществом поручают палачу как представителю городских властей. Из городов выдворяются бродячие музыканты, фокусники, лицедеи. В начале XVI века в Кельне выделяется своеобразная «элита» маргиналов — цирюльники, банщики, хирурги. Они создают общий цех врачей, который, хоть и признается официально, частично все же «поражен в правах» (Ирзиглер, Лассота, 1987, с. 205–219).

Прослеживаются последовательная тенденция к упорядочению социальной структуры общества и стремление избавиться от многоликости и многоплановости культуры, унаследованной от средневековья.

В середине XVI века ограничения и прямые запрещения народных гуляний, связанных с календарной обрядностью, сопровождавшихся танцами, весельем, ряженьем в маски зверей, вводятся уже повсеместно. Та же участь постигает праздники «дураков» и карнавалы. Не поощряются, а порою и караются любые развлечения, музыка, игры (Гуревич, 1987, с. 24, 30; Даркевич, 1988, с. 220–224).

Рыцарские возвышенные ценности, с присущими им элементами «донкихотства» и узаконенного безумия, сменяются предпринимательским духом; народные традиции подвергаются преследованиям: смеховая культура с карнавалами, священными пародиями и веселыми проповедями оказывается под запретом (Лотман,

1992, с. 79–82).

Под знаменами восстановления первоначального христианства и борьбы за непререкаемость основ веры создавалось новое общество.

«Старый мир, в котором смешивались воедино смех и религия, труд и праздник… — этот старый мир разрушался» (Р. Мешумбле — цит. по: Гуревич, 1987, с. 31).

Торжествуют фанатизм и духовная цензура. В новом мире царит атмосфера интолерантности ко всему, что не соответствует образу рационального и глубоко религиозного богобоязненного человека. Утверждается единообразие во всем.

Но неоднократно подчеркивалось в работах по семиотике, по антропологии, по истории, что внутреннее многообразие культуры, ее неоднородность и сосуществование в ней различных семиотических систем — не излишество и «роскошь», а жизненная необходимость и одна из универсальных закономерностей ее существования. Это та самая избыточность, за счет которой социокультурная система может меняться и развиваться, а значит, быть жизнеспособной.

Ю.М. Лотман писал, что способность саморазвития культуры как сверхсложной системы связана с тем, что в ее строго детерминированной организации должен присутствовать «механизм для выработки неопределенности» (Лотман, 1973, с. 90–93). Сфера непредсказуемости — сложный динамический резервуар в любых процессах развития. Благодаря этой сфере, культура становится более подготовленной к разного рода кризисам, когда эволюционное поступательное развитие невозможно. Тогда из «запасников» востребуются те наработки, изобретения, идеи, умения, навыки и стереотипы поведения — то есть то, что было на периферии еще вчера, а сегодня врывается в жизнь, реализуясь в порядке «культурного взрыва» и утверждаясь в качестве новой культурной нормы (Лотман, 1992, с. 17–34, 96–97, 128).