Охота на ведьм. Исторический опыт интолерантности

Любая охота на ведьм открывает путь «наверх» тем, кто в обычное время был бы обречен на прозябание на дне общества. Нерадивые, ленивые, не стремящиеся отличиться на поле брани, но честолюбивые и алчные имеют возможность стать преследователями и тюремщиками. При новых обстоятельствах то, что они делают, уже не будет называться ни зверством, ни жестокостью, но просто выполнением своего служебного и даже гражданского долга усердно и со рвением. Теоретически каждый может стать разоблачителем ведьм, в XVI веке для этого стоило только объявить, например, что получил от самого дьявола список всех ведьм (как это сделал вышеупомянутый Мэтью Хопкинс).

Подобную инверсию социального статуса можно увидеть на примере фигуры палача. Палач, хоть и был представителем власти, имел особый статус, он не принадлежал ни к «добропорядочному обществу», ни к городским низам. Палач был маргинальной личностью: церковный брак с ним был запрещен; он жил в определенном районе города; с самим палачом и членами его семьи никто не водил дружбы; контактировали с ним главным образом его сподручные и судебные чиновники. Более того, палач был человеком без имени: не принято было публично обращаться к нему по имени; в официальных документах, в приватных хрониках и судебных протоколах он фигурирует под безликими обобщающими прозвищами — «мастер Ганс», «мастер Штоффель», «Бенц-Черт»… (Ирзиглер, Лассота, 1987, с. 209–217). Своеобразный престиж профессии палача строился на негативных эмоциях — его презирали и побаивались.

Исхиапод. Нюрнбергская хроника (XV век)

И вот этот персонаж, в котором табуированность маргинала соединяется с невысоким статусом «чернорабочего» судопроизводства, во времена охоты на ведьм становится важной и влиятельной персоной. С ним стоит считаться, в невнятном бормотании истязаемой жертвы он может расслышать имя любого жителя города. Охота обогащала и возвеличивала всех преследователей. Современник, описывая общий упадок жизни в Трире во время колдовской истерии, отмечает: «Палач, разодетый в золото и серебро, ездил на породистой лошади, как придворный вельможа, его жена соперничала богатством нарядов с дворянками» (Роббинс, 1996, с. 448).

Демономания и преследования создавали свой альтернативный социальный порядок, пренебрегающий устоями общества. Возвышения, основанные на охоте и разоблачениях, чаще всего были временными, уважение питалось страхом, почести соседствовали с презрением. Удачливый гонитель, поднимаясь по лестнице социальной иерархии, достигал не верхушки общества, а «верха» только в координатах той системы, которую породили преследования ведьм. Новая система социальных статусов порождалась миром антикультуры и вносила в жизнь момент энтропии, аналогичной карнавальной, когда размываются понятия «верха» и «низа», «добра» и «зла», «порядка» и «хаоса».

Само наличие демонического антимира, а тем более инициированная им охота на ведьм бросали вызов незыблемости социального порядка.

В образах шабаша и черных месс представлялась альтернативная социальная система; средневековые карнавальные вольности сменились непристойными корчами одержимых; символические преображения и маски — зловещими образами ведьм с их двойственной человеческой и дьявольской сущностью; относительная терпимость к варьированию культурных и религиозных форм сменилась кровавыми гонениями.

Демонический антимир, ставший воплощением вселенского зла, должен был запугать и показать, что христианство — единственный путь спасения, единственная защита и убежище. Но в то же время он был образом иного, противоположного мира.

С одной стороны, на фоне этого еретического антимира христианские нормы и ценности представали более рельефно; с другой стороны, — пусть и в искаженном виде, но он хранил память о языческих традициях, непохожестью своей он давал простор для фантазии на тему иного мироустройства. Стоит вспомнить изощренность описаний дьявольских искусов и иконографию дьявола и его приспешников, где художники стремились изобразить нечеловеческие существа. Подобные существа отталкивающе уродливы или коварно привлекательны, исчадия ада и многоголовые монстры, коварно принимающие облик людей или домашних животных. Это ожившие трупы или тела, сконденсированные из воздуха, пламенно горячие или ледяные, хвостатые, рогатые, с металлическими конечностями. Они всегда живут и действуют по своим особым законам, так как порождены иной, нехристианской реальностью.

Вместо того чтобы запугивать и отвращать, демонический антимир стал объектом сверхпристального внимания, более того, стал притягательно заманчив.

Иероним Босх. Искушения св. Антония (конец XV века). Фрагмент