Охота в атомном аду

Когда я поднялся на крыльцо, оно заскрипело, но выдержало. Потянул дверную ручку – вход открылся. То есть было не заперто. Приходите тараканы, я вас чаем угощу…

Забыли или сознательно не запирались? Любезность или ловушка?

Выставив впереди себя автоматный ствол, я вошёл. Внутри была полутьма и остаточный затхлый запах, словно в погребе, где уже давно не хранится ничего полезного – этакие давние, светлые воспоминания о богатом урожае картошки и капусты… Солнце еле-еле пробивалось сквозь помутневшие оконные стёкла. Что называется, ранний луч в пустом мозгу наводит грусть…

Всё вокруг было серо-коричневых оттенков. Полы местами вздулись, местами сгнили и провалились. На потолке там и сям красовались чёрно-ржавые пятна сырости – за годы натекло с чердака.

Конечно, сюда явно заходили, и неоднократно, но очень давно. На это указывали некие следы того, что внутри швырялись и что-то искали – открытые двери шкафов и тумбочек, какое-то, частично буквально превращённое в труху мышами, тряпьё и бумага на полу. Но что именно взяли – не знаю. Инстинкт подсказывал, что интересовала неизвестных, скорее всего, жратва.

Но в целом обстановка была нетронута. В самой большой комнате – скудная мебель в виде четырёх кроватей (одна из них, деревянная, практически развалилась), буфета и двух шкафов. Полка с потемневшими книгами, пара табуреток, стол со скрытой под слоем коричневой то ли пыли, то или плесени посудой (пара тарелок и чайных чашек), на стене эбонитовый репродуктор радиоточки и запылившиеся ржавые часы-ходики, без кукушки, но с опустившейся в крайнее нижнее положение гирькой, когда-то навсегда остановившиеся на без пятнадцати шесть, над столом, на проводе, патрон с грязной лампочкой и остатками матерчатого абажура в цветочек на проволочном каркасе. На другой стене – коврик, превратившийся за эти годы в бурую тряпку с белесыми следами плесени и смутно различимыми контурами узоров. И даже ошмётки тюлевых занавесок и засохшие цветочные горшки на окнах сохранились…

На противоположной от часов стене, при входе, рядом с ковриком, я заметил висевший на гвоздике пожелтевший отрывной календарь (даже у нас в доме такие когда-то, очень давно, были) и шагнул в ту сторону, попутно проверяя, не провалятся ли полы под моими сапогами. В основном доски пола ещё держались.

Верхний листок календаря был грязен до омерзения, весь в коричневых пятнах. Но на нём всё-таки можно было различить чёрно-белый рисунок очень плохой печати, на котором колхозный трактор что-то такое пахал на фоне берёзового леса. Здесь же были чёрные буквы и цифры «Октябрь 27 Суббота. Восх.7.23. Зах.7.03. Долгота дня 9.40».

Осторожно оторвав и бросив на пол этот листок, я рассмотрел под ним следующий, с рисунком тех же колеров (чёрный на светло-коричневом), где какая-то строгого вида женщина учила девочку играть на пианино. Под рисунком стояла мелкая подпись: «Первый урок» и буквы с цифрами: «Октябрь 28 Воскресенье. Восх.7.26. Зах.17.08. Долгота дня 9.35».

Остальные, оставшиеся до 31 декабря 1962 года листки календаря покоробились и слиплись между собой, но ещё один я, чисто из принципа, всё-таки сумел оторвать. Там имелся аляповатый рисуночек с тремя персонажами в излишне крылатых будённовках, стрелявшими куда-то из пулемёта «Максим», с красным знаменем на заднем плане. А чёрно-белая надпись на листке была такая: «Октябрь 29 Понедельник». Но под ней, уже красными буквами, было написано «День рождения комсомола»…

Н-да, угораздило же нас устроить войну в выходные, да ещё и прямо под уже позабытый советский праздничек… Но главное было даже не в этом – получалось, что после начала войны листки в календаре никто почему-то больше не отрывал, словно даже время в этот самый момент остановилось. По-моему, это было лишнее немое свидетельство вселенской беды, по странной иронии судьбы пережившее людей…

Поскольку каких-либо следов фотографий или картин на здешних стенах не просматривалось, я, из чистого любопытства, шагнул к полке с несколькими пожелтевшими, разбухшими от многолетней сырости и покрывшимися пятнами рыжей плесени книгами. Всего их там было шесть и не из числа особо толстых. И среди с трудом читавшихся на корешках переплётов названий, знакомым оказалось только одно – Аркадий Гайдар «Школа» из серии «Школьная библиотека». А ещё там были какие-то непонятные В. Чукреев «По маршруту 26», В. И. Казанов «На переломе», Виктор Мальгин «По дороге в завтра», «Самоходное шасси Т-16. Справочник механизатора», а также Ю. Р. Котюк и А. Н. Флоров «Учись быстро бегать!». На обложке стоявшей крайней в ряду книги Котюка и Флорова можно было рассмотреть бегуна с рельефными мышцами на когда-то синем фоне…