Окно в вышине

Я открыл молнию на боковом маленьком карманчике. Там лежали разрешение на вождение машины и пачка денег, перевязанная резиновой ленточкой. Это были пятидесятидолларовые бумажки, далеко не новые. Кроме денег под резинкой был сложенный лист бумаги. Я вытащил и развернул его. Это была прекрасно отпечатанная расписка в получении пятисот долларов, помеченная сегодняшним днем: «Оплачено по счету».

Вряд ли она была бы когда-нибудь подписана. Положив деньги и расписку к себе в карман, я закрыл сумочку и посмотрел на кушетку.

Она смотрела в потолок, нервные подергивания лица продолжались. Я пошел в спальню, и взял оттуда одеяло, укрыл ее.

Потом я опять пошел на кухню, чтобы еще выпить.

26

Доктор Карл Мосс был большой плотный еврей с усиками, как у Гитлера, и выпученными глазами, спокойный, как ледник в горах. Положив портфель и шляпу на кресло, он подошел к кушетке, и как-то загадочно посмотрел на лежащую девушку.

— Здравствуйте, — сказал он. — Я — доктор Мосс.

— Вы не из полиции? — спросила она его.

Наклонившись к ней, он взял ее за руку и стал щупать пульс, потом, выпрямившись, смотрел, как она дышит.

— Что у вас болит мисс…?

— Девис, — сказала она. — Мисс Мерль Девис.

— Так что у вас болит, мисс Девис?

— Ничего, — сказала она, глядя ему в лицо, — я даже не знаю, зачем я тут лежу. Я думала, вы из полиции. Послушайте, я ведь убила человека.

— Ну что ж, это обычный человеческий импульс, — сказал он. — Я вот, например, убил два десятка.

Она даже не улыбнулась.

Пошевелив губами, она повернула к нему голову.

— Вы сами знаете, что не стали бы этого делать, — сказал он очень мягко. — Просто у вас сейчас взвинчены нервы, вот вы все это и придумали. Стоит вам захотеть, и вы сможете взять себя в руки.

— Смогу, да? — прошептала она.

— Если захотите, — сказал он. — А пока вы не хотите, уж я не знаю почему. Значит, у вас ничего не болит, да?

— Нет, — она покачала головой.

Потрепав ее по плечу, он повернулся и пошел на кухню. Я пошел за ним. Прислонившись к раковине, он спокойно и заинтересованно смотрел на меня.

— В чем дело?

— Она — секретарша клиента, некой миссис Мердок в Пасадене, которая ведет себя с ней, как грубая скотина. Восемь лет назад на Мерль напал мужчина. Как все было, я не знаю. Потом — сколько времени прошло после этого, я тоже не знаю — по-видимому, вскоре после этого он не то выбросился, не то выпал из окна. И после этого, понимаешь, едва только к ней прикоснется мужчина, пусть даже случайно, у нее начинаются нервные судороги.

— Ух-ху, — он не сводил взгляд своих выпученных глаз с моего лица, — и она думает, что он выбросится из окна по ее вине?

— Не знаю. Миссис Мердок была замужем за этим человеком. Овдовев, она опять вышла замуж, но второй ее муж тоже умер. Мерль осталась у нее, и старуха обращается с ней как грубый родитель с непослушным ребенком.

— Понятно, регрессия.

— Что?

— Эмоциональный шок и подсознательная попытка спастись в детстве. Если эта миссис Мердок ее ругает, то эта тенденция только увеличивается. Идентификация детской субординации вместе с детской протекцией.

— И куда мы так заедем? — проворчал я.

Он спокойно улыбнулся мне.

— Послушай, парень. Эта девушка неврастеничка, отчасти по природе, отчасти по обстоятельствам. Полагаю, что ей даже нравится так себя вести, хотя она, возможно, и не сознает этого. Однако, сейчас это не самое главное. Что за убийство?

— Некто Ваннье, проживающий на Шерман-оукс, по-видимому, занимался шантажом. Мерль должна была доставлять ему деньги время ос времени. Она его боялась. Этого малого я видел. Отвратный тип. Она ездила к нему сегодня после обеда и говорит, что убила его.

— Почему?

— Она говорит, что ей не понравилось, как он усмехался.

— Как это было?

— У нее в сумочке пистолет. Не спрашивай, как и почему — сам не знаю. Если она и убила, то не из этого пистолета. Там в казеннике торчит другой патрон. Из этого пистолета невозможно было выстрелить.

— Ну, это чересчур сложно для меня, — сказал он, — я ведь всего только врач. Чего же ты хочешь все-таки? Что я с ней должен делать?

— Итак, — сказал я, не обращая внимания на его вопрос, — она сказала, что горела лампа, хотя было всего только пять часов тридцать минут летнего времени. На нем была пижама, во входной двери торчал ключ. Навстречу ей он не выше, а сидел и ухмылялся.

Кивнув мне, он только сказал:

— О.

Достав сигарету, он зажал ее в своих толстых губах и закурил.

— Если ты думаешь, что я могу тебе помочь установить, действительно ли она убила человека, — то ошибаешься — я не могу этого сделать. Но из сказанного, по-моему, очевидно, что произошло убийство. Не так ли?

— Да это-то как раз ясно, хоть я там и не был.