Октябрь. Память и создание большевистской революции

Пассивность старого режима контрастировала с динамичными сценами, изображавшими деятельность масс. В «Потемкине» матросы бунтуют на броненосце, в фильме «Мать» заключенные взбираются на стены тюрьмы, в «Стачке» молодые рабочие отнимают фабрику у старшего, менее сознательного поколения, а в «Октябре» рабочие сносят с пьедестала статую Александра III. В фильмах о неудавшейся революции (в частности, 1905 года) режиссеры использовали этот динамизм, чтобы показать едва сдерживаемую революционную энергию масс и, несмотря на неудачу (а возможно, и из-за нее), неумолимость будущей революции. Фильм «Мать» заканчивается кровавой расправой полицейских над беззащитными заключенными: мать погибает последней, как российская Марианна. «Стачка» завершается сценами резни в открытом поле. В «Потемкине» наступление солдат оставляет за собой усеянную трупами Одесскую лестницу.

Кульминацией многих фильмов, снятых к октябрьскому юбилею, стал героический штурм Зимнего дворца. Режиссеры подготавливали зрителя к этому моменту, акцентируя внимание на бездушной роскоши здания, его декоре и обстановке – метафоре пустоты и привилегий старого режима. По словам Третьякова, длинные планы в «Октябре», на которых зритель видит мягкие ковры, изящный фарфор, дорогие картины и классические статуи внутри Зимнего, настраивают его на «эстетический штурм» привилегий и тщеславия старого порядка[756]. Многочисленные кадры с архитектурой и монументами города в «Конце Санкт-Петербурга» Пудовкина также предлагались в качестве доказательства его «постыдной роскоши», как гласил интертитр, контрастирующей с бедностью и страданиями большинства его жителей.

В фильме «Конец Санкт-Петербурга» Пудовкин передал штурм Зимнего дворца напряженной сценой с бегущими рабочими и солдатами, пулеметным огнем, пламенем и дымом. Он не показал, как рабочие и солдаты проникают во дворец, закончив фильм сценами личного самопожертвования и выживания: умирающий молодой крестьянин лежит на улице, а муж-революционер выходит живым после штурма.

В «Октябре» Эйзенштейн показал окончательный штурм серией менее масштабных столкновений и массовых акций, среди которых: разрушение статуи Александра III в начале фильма, хаотичное бегство демонстрантов от полиции во время Июльских дней, освобождение из тюрем «изменников» и «предателей» (в интертитрах ирония передана кавычками) во время выступления Корнилова и конфискация оружия из арсенала для обороны Петрограда. Повторяющиеся кадры рабочих и солдат, идущих по Дворцовой площади, создавали ощущение неумолимости и неизбежности. В триптихе фильмов Эйзенштейна они маршировали с 1905 года – из Одессы в Петроград, забастовщики – на заводскую площадку, скорбящие – к трупу матроса, мученики – по каменным ступеням. Повторение ключевых сцен массового движения во время штурма в «Октябре», как отмечает один из киноведов, «одновременно прерывистое и прогрессивное, приобретает мало-помалу заклинательную силу; мораль рассказывается через поэзию» [Ropars-Wuilleumier 1970: 200][757]. В заключительных сценах фильма рабочие и солдаты вновь и вновь взбираются по лестнице Зимнего дворца, словно в бесконечном фильме о перманентной революции.

Рис. 18. Штурм Зимнего дворца (кадр из фильма «Конец Санкт-Петербурга», реж. В. И. Пудовкин, 1927 год)

Рис. 19. Женский батальон смерти защищает Зимний дворец (кадр из к/ф «Октябрь», реж. С. М. Эйзенштейн, 1927 год)

Рис. 20. Штурм Зимнего дворца (кадр из к/ф «Октябрь», реж. С. М. Эйзенштейн, 1927 год)

История вопроса

Эйзенштейн, Пудовкин и Шуб стремились к простоте и доступности своих революционных фильмов. Но критики того времени восприняли их неоднозначно. Виктор Шкловский утверждал, что методы Эйзенштейна иногда подрывали идею повествования, замечая, например: «Эйзенштейн так развел мост, что ему уже нечем было взять Зимний дворец»[758]. Другой критик того времени понял отношение Эйзенштейна к женскому батальону в «Октябре» как «сатиру… на женщину-солдата, защищающую всякую власть»[759]. Маяковский расценил решение Эйзенштейна использовать актера на роль Ленина как оскорбительное и пообещал забросать экран тухлыми яйцами на сценах появления «поддельного Ленина» [Маяковский 1958: 78].

Эйзенштейн стал громоотводом для критики революционных фильмов. Задержка показа «Октября» до юбилейных торжеств породила слухи о том, что он и Григорий Александров (его сорежиссер) были связаны с фракцией Троцкого и что картина была полностью перемонтирована по приказу Сталина, чтобы исключить из нее все сцены с участием Троцкого, кроме двух [Leyda 1983: 238–239]. По иронии судьбы, отмечает Гудвин, эти выдающиеся постановки революции «как зрелища исторического происхождения и утопического потенциала» также изобличили упадок поддержки авангардных инноваций [Goodwin 1993: 80].