Октябрь. Память и создание большевистской революции

Работа Эйзенштейна над «Октябрем» вовлекла широкие круги людей в подготовку, создание и в конечном счете просмотр фильма, давая им, в свою очередь, повод сформулировать свой личный опыт, связанный с Октябрьской революцией. В июне 1927 года, готовясь к съемкам сцен штурма Зимнего дворца, режиссер записал в дневнике, как они «восстанавливали боевые операции взятия» на собраниях, созванных Истпартом и партийными комитетами, а также с помощью газетных извещений: «Участники вели горячие споры, страстно добивались точности событий. Вырисовывались несколько вариантов – мирились на одном» [Красовский 1965: 50]. Александров вспоминал, как Соколов, игравший в фильме Антонова-Овсеенко, тормозил работу, постоянно давая советы и отвергая любые идеи, и как его приходилось «держать в узде» [Александров 1983: 111]. Александров хорошо знал о разнообразии мнений и переживаний на каждом этапе подготовки фильма: 10 октября 1927 года он присутствовал на конференции «Участников Октябрьского переворота», где читал их совместный с Эйзенштейном сценарий[792]. На этом собрании оспаривались различные детали сценария, в том числе трудности с тем, чтобы заставить «Аврору» выпустить снаряды по Зимнему дворцу в нужный момент, время начала некоторых эпизодов, описанных в сценарии, присутствие определенных лиц в определенные моменты и необходимость большего количества сцен, изображавших Июльские дни. В основном критиковали то, что сценарий плохо отражает спонтанность в действиях некоторых военных частей, управлявших революцией, указывая на то, что они были готовы, обучены и не ждали «какого-либо распоряжения итти брать власть»

[793]. Роль матросов, по мнению участников восстания, также была недооценена: один участник вспоминал их «мерные непреклонные шаги» и «очень решительный революционный вид» во время восстания[794]

. Другие считали, что слабо была показана роль женщин в Октябрьской революции (в отличие от Февральской). Некоторые спорили о самом руководстве революцией: Троцкий получил слишком заметную роль в сценарии, отметил один участник, добавив, что в бурные Июльские дни тот приказал своему гарнизону отступить. Куделли добавила, что в сценарии недостаточно внимания уделено Ленину, подкрепив свои аргументы собственными воспоминаниями о том, что Ленин «серьезно» следил за ключевыми моментами восстания и, по ее мнению, вел «учет настроениям рабочей массы»[795]. Кто-то заметил, что, несмотря на ошибки Троцкого, его нужно было показать в фильме, раз был показан Ленин, – и добавил под смех собравшихся: «меня хоть и зовут троцкистом»

[796]. Другие утверждали, что роль масс в революции заслуживала даже более высокого приоритета, чем роль вождей. Один из слушателей выступил против использования в сценарии фразы «маленький рабочий человек» в отношении масс, потому что она предполагала, будто русские рабочие уступают своим «большим и рослым» товарищам в Европе[797]

. Но чаще всего присутствующие на этом вечере возражали против отсутствия в истории четко сформулированной роли большевистской партии: «Мы не видим в ней большевиков… Где же тут большевики, где тут большевистская масса?»[798] Предлагали показать отдельные эпизоды, которые можно было бы использовать для передачи этой их роли: преследование партии после Июльских дней, создание большевистской прессы, массовые собрания и агитация на заводах и в воинских частях. Позднее Александров вспоминал, как в одной из сцен кто-то нес плакат с надписью «Фракция большевиков». «Сплоченная, закаленная партия большевиков практически возглавила революционный народ, – писал он, – а в кадре маячит “Фракция большевиков”». Эйзенштейн разделял все эти опасения и написал своему соавтору в августе 1927 г.: «и “фракция” прет как черт те что», – предложив переснять сцену [Александров 1983: 107–109]. Очевидно, что и Эйзенштейн, и Александров рассматривали критику сценария как искренние и потенциально ценные замечания очевидцев, к оптике которых они хотели приблизиться.

Как показал этот обмен мнениями, после десятилетия создания истории Октября основные элементы его повествования в целом сложились. Многие утверждали, что такое «крупное и веское» событие, как Октябрьская революция, требовало создания серии фильмов стоимостью в миллионы рублей и стоящих наравне с эпопеей Фрица Ланга «Нибелунги», а не запланированного 80-минутного фильма стоимостью в четверть миллиона[799]. Никто не оспаривал принципиальность или цель самого упражнения – сам факт внесения поправок в сценарий утверждал Октябрьскую революцию как данность. По мнению Мориса Хальбвакса, одна из целей коллективной памяти – убедить людей в совместности акта переживания [Хальбвакс 2007: 119–154].