Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке

Впрочем, вопреки всем стараниям, ртуть геологам не даётся, «прячется» от них, и они собираются покинуть охотничьи угодья Гернеугина, чтобы попытать счастья на новом месте. Перед самым отъездом торопливый начальник геологической партии вручает Гернеугину бумажку с образцами ртутной руды, чтобы тот знал, как она выглядит: «может, увидит – покажет». Адепт тундрового исихазма не спешит её разворачивать, поскольку полностью убеждён в скорейшем возвращении утраченного слияния с природой и не собирается тратить время на разглядывание сомнительных подарков. Но любопытство берёт своё, и Гернеугин с ужасом обнаруживает, что провоцирующая нарушение тишины ртуть нисколько не похожа на содержимое градусников, представляя собой маленькие красные камни – точно такие же, какие в изобилии встречаются на мысе Нутепельмен. Поначалу Гернеугин хочет сохранить status quo, дав откочевавшим далеко в сторону от «правильного» места геологам возможность самим искать то, что им нужно. Но уже очень скоро он, терзаемый воспоминаниями о трудовом энтузиазме упорных, хоть и не слишком удачливых рудознатцев (особенно Гернеугину запомнился «беловолосый парень», который «на холоде, когда даже собаки носы в хвосты утыкают, в одной лёгкой рубашке долбил… землю»), принимает решение догнать экспедицию и поведать её участникам, где именно находится столь нужная им кроваво-красная киноварь.

Настигнув геологический отряд, Гернеугин передаёт его начальнику образцы киновари, собранные на мысе Нутепельмен, превращаясь из пассивного вредителя одновременно и в помощника, и в дарителя. Итогом этого альтруистического поступка становится приобщение родных мест Гернеугина к индустриальной симфонии горнодобывающей цивилизации, наполненной «хлопотливым перестуком захлёбывающихся тракторных моторов» и частыми взрывами. Сам же Гернеугин, добровольно отказавшийся от прежней автаркии, переселяется туда, куда все эти звуки пока ещё не доносятся. В знак благодарности осчастливленные геологи сооружают ему новый дом, конструкция которого не имеет ничего общего с оставленной на мысе Нутепельмен старой землянкой.

Таким образом, основа первого по-настоящему популярного рассказа Куваева – история о поиске. Если, согласно Борхесу, всё сюжетное разнообразие мировой литературы сводится к четырём ключевым историям, то у Куваева держателем контрольного пакета повествовательных акций является именно история о поиске. Можно даже утверждать, закрывая глаза на немногочисленные исключения, что совокупность куваевских текстов – очерков, рассказов, повестей и романов – образует одну универсальную формулу, в которой переменными величинами выступают разнообразные объекты поисковой деятельности: ртуть, серебро, золото, кости ископаемых животных, причины таинственных заболеваний и т. д. Не нужно, впрочем, думать, будто писатель в каждом новом произведении механически заменяет один объект другим, довольствуясь обычной сменой антуража. Его больше занимает не возможность показать аудитории что-то принципиально новое по теме («Про золото уже читали? Настала пора узнать, как добывают нефть!»), а стремление взглянуть по-новому на нечто уже известное и привычное.

В «Гернеугине» такое смещение взгляда происходит за счёт наделения заглавного персонажа особой оптической системой, обеспечивающей многократное отклонение изображения от исходных объективных параметров.

Первой «линзой» в ней можно считать изначальное отсутствие у Гернеугина заинтересованности в обретении вечно ускользающего от геологов природного объекта. Поначалу Гернеугин наблюдает за пришлецами едва ли не враждебно, что создаёт остраняющий эффект. Дополнительным «генератором» остранения становится принадлежность Гернеугина не к цивилизации, которую воплощают оснащённые по последнему слову техники геологи, но к природе, диктующей ему ритм и смысл повседневного поведения. И, наконец, мощным остраняющим средством выступает язык описания событий, используемый старым чукотским охотником.

Напомним, что приём остранения, по формулировке Виктора Шкловского, состоит в том, что писатель «не называет вещь её именем, а описывает её, как в первый раз виденную, а случай – как в первый раз произошедший, причём он употребляет в описании вещи не те названия её частей, которые приняты, а называет их так, как называются соответственные части в других вещах». Именно таким – толстовским – способом Гернеугин, ведомый Куваевым, и создаёт словесные портреты всего того, с чем сталкивается на протяжении повествования. В частности, ртуть для него – это «вода, тяжёлая, блестящая, такая, что в стеклянных трубках лежит, которые доктор за пазуху суёт». Сеанс радиосвязи воспринимается им через призму реалий знакомой северной природы («Быстро стучал в его землянке маленькой ручкой о чёрный ящик человек, совсем как рассерженный лемминг, коротким писком отвечал ему ящик»). Фотоаппарат в руках журналиста он приравнивает к очень «короткому ружью», предназначенному для того, чтобы особым образом стрелять, и т. п.