Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке

В записной книжке Куваева, относящейся к периоду, в который был написан и напечатан «Гернеугин, не любящий шума» (1959–1960), находим пометки о замысле создания книги «В поисках философского камня». Судя по всему, эта книга научно-популярного жанра предполагала обращение к таким вопросам, как взаимодействие интуитивного и рационального в геологическом поиске, следы магического мышления в словах и поступках знаменитых химиков и рудознатцев, сочетание архаического и прогрессивного в миросозерцании современного человека и т. п.

К заготовкам будущей книги, довольно, надо признать, спорадическим, относится такой фрагмент: «Я думаю о том, что в современной науке очень мало остаётся места интуитивному чувственному началу. Чувство имеет огромную проницающую силу, – это понимают и метафизики, и агностики, и механисты. Может быть, науку сейчас можно сравнить с ракетным патроном, который мечется по комнате в дыму и треске, а люди выскакивают за дверь. Наивной прелестью дымят рассуждения алхимиков о ртути, „семенной жидкости металлов“, и сурьме – отце металлов, о меди, которая есть нечистый продукт сурьмы и ртути».

Примечательно, что заглавие предполагаемого куваевского опыта в русле нон-фикшн совпадает с названием книги предтечи «новой хронологии» Николая Морозова «В поисках философского камня», опубликованной в 1909 году. Вряд ли Куваев был знаком с этим трактатом, выросшим, кстати, из лекционного курса, но совпадение, как говорится, налицо. Так, следующая цитата из морозовского сочинения вполне могла бы быть использована в качестве предисловия к монографии Куваева, доживи она до своего выхода в свет: «Я хотел бы сообщить вам здесь не сухой набор фактов из истории химии прошлого, но и дать вам понятие о психологии тех пионеров этой науки, которые расчищали для нас наудачу первые извилистые тропинки в тёмном лесу неведомого. Мне хотелось бы сделать для вас ясным, почему наука о строении вещества после своего возникновения неизбежно должна была пройти сначала через стадию магии, а затем стадию Алхимии. Магия с этой точки зрения является только первой стадией развития науки о веществе, а Алхимия – естественным завершением магии, когда, благодаря накоплению реальных знаний, широко разыгравшееся воображение человека должно было наложить на себя первую узду».

Оговоримся, правда, что стратегии Куваева и Морозова при несомненном сходстве имеют и одно существенное различие. Если Морозов был убеждённым позитивистом, вся «новохронологическая» фантастика которого причудливо вырастает из слепого преклонения перед культом числа и прямолинейно понимаемого «факта», то Куваев, наоборот, всегда держит открытыми двери для интуитивного, мистического, уникального, не поддающегося исчислению и жёсткому алгоритму. Об этом свидетельствует его уход из геологии, продиктованный неприязнью к её неуклонному превращению в строго регламентированное научно-промышленное производство. Эту сферу человеческой деятельности он рассматривал как своеобразные охотничьи угодья, где добычей полезных ископаемых занимаются не чиновники, облачённые в походно-полевое снаряжение, а те, кого старый Гернеугин вполне справедливо называл «ловцами камней». Выбор Куваевым писательской стези стал сознательной переквалификацией из «ловца камней» в «ловца человеков». А вот в инженера человеческих душ, живущего по уставу Союза писателей СССР, Куваев так никогда и не превратился. Вероятно, это и послужило залогом долголетия его художественных текстов.

Глава третья

Город и окрестности

Карьера Куваева развивалась по двум направлениям одновременно.

В апреле 1960 года ему предложили должность в Северо-Восточном геологическом управлении. Куваев согласился (возможно, и потому, что в Магадане ему было бы легче устраивать свои литературные дела) и с августа 1960-го до октября 1961 года работал в аппарате СВГУ в Магадане старшим специалистом по гравиметрии, начальником группы партий.

Тогда же, в 1960 году, его приняли в Союз журналистов СССР как автора «профессионально подготовленных публицистических и художественных материалов», постоянного внештатного сотрудника ряда изданий.

Наука двойного назначения

Базировавшееся в Магадане СВГУ было одним из осколков Дальстроя – наследником его геологоразведочного управления.

Куваев стал курировать всю гравиметрическую съёмку на Северо-Востоке СССР – Колыма, Чукотка и даже Камчатка. Тема эта, по словам Бориса Седова, была секретной. Данные гравиметрических исследований использовались при вычислении траекторий полёта межконтинентальных баллистических ракет, которые должны были в случае войны мчаться над Чукоткой в направлении США. На начальном этапе полёта на ракету действует сила тяготения, величина которой в каждой точке Земли разная из-за различной плотности горных пород. Например, гранитный массив притягивает ракету сильнее, что чревато недолётом.