Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке

Светлана Гринь, последняя женщина, с которой встречался писатель, вспоминала: сложен Олег был атлетически, хотя это не сразу бросалось в глаза. «Широкие плечи, узкие бёдра, талия… Ноги и руки по-мужски сильные, по-спортивному накачаны». По утрам – гантели и штанга, в 17:00 – йога и стояние на голове. В десять вечера – бег в толстом свитере, который потом хоть выжимай. Невысокий, 70 килограмм веса, бесшумно и легко прыгал на скакалке. Походка – лёгкая, стремительная, бесшумная.

Дмитрий Куваев: «Не помню Олега нездоровым, он всё время был в спорте. Быстро бегал между деревьями (ему понравилось наше горнолыжное упражнение), резинку растягивал, ходил по горам. Гантели у Олега были лёгкие – на скорость и выносливость, не на рельеф… Раз заглянул в замочную скважину – он стоит на голове. Говорю: пойдём на велосипедах кататься. Он: „Изыди!“»

Йога не раз упоминается в поздних рассказах Куваева, да и в письмах он в шутку именовал себя «ёгом».

Георгий Бартишвили: «Очень здоровый был мужик, спортсмен. Скорее всего, давление было… Нервная система, от нервов всё».

Дмитрий Куваев: «У меня давление, как и у мамы. У Олега, наверное, тоже было…»

Осенью 1974 года – за полгода до смерти – Куваев прошёл пешком из Приэльбрусья в Сванетию: «Вспомнил юность, влез в рюкзак и пошёл… в Сванетию пешком через перевал Донгуз-Орун. Сопровождали меня два альпиниста – мастера спорта (вероятно, известные братья Кахиани. – Примеч. авт.). Один эдак впереди, а один эдак сзади. Ну, к концу дороги альпинисты с удивлением, а я с типично куваевским тщеславием пришли к выводу, что середний бывший геолог середнему мастеру спорта не уступает, а могёт и показать, если надо».

Физическая крепость сочеталась в Куваеве с серьёзными проблемами и «нервного», и сердечно-сосудистого характера, но о его недугах многие не подозревали. В этом Куваев близок Владимиру Арсеньеву, до последних дней ходившему в тяжёлые экспедиции с инвалидностью и целым рядом болезней (о чём мало кто знал). И ещё – Джеку Лондону, который считался символом красоты и здоровья, хотя с юности имел «убитые» почки и умер в сорок лет.

В 1963 году, не достигнув и тридцати, Куваев пишет с острова Врангеля Негребецким: «Что-то барахлит ноне сердце. Ходил на днях на пик Берри. Глотал валидол».

1966-й, Галине Куваевой

Бессонница меня сожрала, ну хоть на стенку лезь. Правда, на сей раз мысль о самоубийстве в голову не приходила. Снотворное я пить не хотел… потом стал его принимать, не помогает ни черта. Пробовал пить вино – ещё хуже.

Как-то он принял за ночь семь таблеток, пошёл к невропатологу, та проверила «нервные системы» и «в ужас пришла».

1967-й, Борису Ильинскому

После новогоднего «веселья» стряслась со мной чуть ли не катастрофа. Вынужден был пойти к врачу. Оказалось кошмарное мозговое давление и обычное тоже. Хожу сейчас на укольчики ежедневно. Сказали, что в следующий раз или через раз меня в такой ситуации запросто хлопнет паралич.

Отправляли лечиться – он, естественно, плюнул…

1969-й, Ольге Гуссаковской

Разболелся я что-то, как никогда… Живот у меня болит, говорят, в ём язва, черепушка не соображает, ибо в ей спазмы и давление, а душа болит, потому что надоела мне вся эта нелепость собственной жизни…

1972-й, Светлане Гринь

Не спал сегодня всю ночь, она, родимая, бессонница… Снотворное у меня есть всякое (просто сегодня почему-то не подействовало).

Когда в 1963 году на острове Врангеля Олег схватил воспаление лёгких, его направили на рентген, заподозрив туберкулёз. «Все эти бредни насчет туберкулёза, как и следовало ожидать, оказались плешью. По заключению врача, для взрослого слона мои лёгкие не годятся, но для маленького слонёнка вполне подойдут, – писал он потом. – Есть расширение сердца – видимо, от злоупотребления трубкой и крепким чаем. Ну, лет на двадцать ещё хватит».

Хватило только на двенадцать.

Глава пятая

Причина грядущего дня