Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке

Андрей Попов, познакомившийся с Куваевым в 1957 году, вспоминал: «Олег не курил тогда, его физическая форма была удивительно совершенна. Чувствовалось, он готовится, и готовится серьёзно, к работе в любых экстремальных условиях».

Сентябрь 1960-го

Из области натурфилософии: «Мы уже настолько спились, что в трезвом виде наши мозговые клетки отказываются нам подчиняться полностью» (О. Гуссаковская). Сегодня я поверил в какой-то мере в справедливость этой цитаты. Вторую неделю хожу идиотом… Сегодня выпил с В. Сергеевым и мысли попёрли кучей.

Весной 1964 года констатирует: по опыту минувшей зимы приходится всерьёз относиться к спиртному, иначе «в самом деле сопьёшься».

Сентябрь 1964-го

Зарекаться, конечно, не буду, но так пить нельзя всё-таки.

«Интеллигентен в любом состоянии. Трезвый – молчаливый и часто суровый, подшофе – нежный и ласковый, с неиссякаемым чувством юмора», – вспоминала Алла Федотова. Случалось, правда, что она выливала содержимое бутылок в раковину, но результат был обратным: «Приходилось мириться и самой принимать участие во всех застольях».

Дело и в личных склонностях, и в компании, и в стиле жизни, и в эпохе. Вот как Куваев писал о Васильеве: «Он более всего заботится об алкогольном бюджете государства… В это лето он передал государству в обмен на бутылки… около 4 тысяч рублей, разумеется, новыми. Это всё-таки в наши годы требует уважения». А взять московскую историю, когда сценарий по «Азовскому варианту» взялся писать Шпаликов, но запил; сценарий предложили делать самому Куваеву вместе с режиссёром Салтыковым, но тут запил Салтыков, а за ним – и Куваев…

А уж на Севере были особые питейные традиции. Из «Территории»: «В Северстрое было принято щеголять валидолом, некоторые спирт им закусывали». Владимир Христофоров: «На Чукотке высшим шиком считалось махнуть в себя стакан чистого спирта без разбавки». Борис Василевский: «Выпить неразбавленного спирта – это не так сложно, надо лишь суметь сладить с дыхаловкой…» В начале 1960-х Куваев писал: «В Магадане все едят рыбу. Прямо засилие нынче с ершами, окунями (ершом в Магадане называют морского окуня, а окунем – терпуга. – Примеч. авт.), нельмами, чирами, муксунами, кетой и китами. Едят рыбу отдельно и с водкой тоже. Впрочем, водку пьют и отдельно от рыбы. Всевозможные, короче, сочетания из разных компонентов: рыба, водка и магаданец» (хорошо подходила к северным алкогольным практикам фамилия знаменитого колымского геолога академика Шило – «шилом», как повелось когда-то с флота, называют спирт).

Анатолий Ложкин: «Пил он как все. Я не видел, чтобы он на работу (в СВКНИИ. – Примеч. авт.

) с похмелья пришёл… Однажды сидели у Серёжки Мишина на свадьбе. Мишин – один из старейших наших сотрудников, тоже геофизик, он тогда жил на сейсмостанции, ещё не было в институте жилплощади. Огромный стол, много народу, жених с невестой сидят, а мы с Олегом – напротив. Тосты, тосты… Олег махнул рукой, рюмка с коньяком опрокинулась на пол, а рядом бежал большой мохнатый кот. Олег поймал кота, вытер им лужу и отпустил».

Позже, в Москве, полевых работ не было, а был график свободного художника. В письмах из столицы Куваев то и дело шутливо жалуется на «плохое качество отечественного портвейна». Или: «Слишком много портвейна я в своей жизни выпил и далее 60 мне не протянуть. Да и зачем тянуть-то в маразме?»

1967-й или 1968-й, Юрию Васильеву

Если я два дня подряд выпью, то три дня после этого состояние – ну вешаться, что ли?

1967-й, Борису Ильинскому

Водка меня губит… Загулы чередуются с работой, и как я ухитряюсь что-то писать – порой самому удивительно.

1967-й, Галине Куваевой

Если бы ты знала, какая это каторга, это окончание шестидневного пьянства… Откуда-то возникают какие-то странные личности, которых я почему-то угощаю, и почему-то мне не жаль их угостить, хотя потом их не узнаю на улице… Физиологической тяги к алкоголю у меня нет… Есть другое: желание выпить ещё, коль скоро выпита первая рюмка.

1968-й, Ольге Гуссаковской