Олег Табаков

В 1990-е годы на сцене «Табакерки» Владимир Машков поставил два удивительных спектакля. «Страсти по Бумбарашу» (ранние произведения А. Гайдара) и «Смертельный номер» молодого драматурга и актера Олега Антонова стали явлением театральной Москвы. Словно вырвался наружу дух свободы, фантазии, таланта, подарив надежду на жизнь, на завтрашний день… Слезы смеха, радости царили в зале. В постановках было непривычное сочетание истовой самоотдачи и коммерческой лихости. Сюжет отсылал к чему-то знакомому: исполняя свой смертельный номер, в цирке разбивается Клоун (Сергей Угрюмов). Он на одной руке пытался подняться по канату, играя другой на саксофоне. И в это же мгновение рядом с умирающим как черти из табакерки появлялись четверо: Рыжий (Андрей Панин), Черный (Андрей Смоляков), Белый (Виталий Егоров) и Толстый (Сергей Беляев). У каждого из них была своя история, своя мечта, свой цирк, но главное — каждый из них стремился исполнить личный смертельный номер, реализовать задуманное наедине со зрителем, получив свою долю признания. Конечно, не без помощи опытного консультанта-иллюзиониста Романа Циталашвили драматические актеры существовали в представлении с цирковой точностью и безоглядной отвагой. Их искусство и возвратило к жизни разбившегося коллегу. Многие номера, фокусы в спектакле были исполнены столь филигранно, что зал мгновенно реагировал благодарными аплодисментами. И тот же зал затихал, когда герои размышляли о своем сокровенном. Это был не просто успех у зрителя, успех был творческий, художественный. Чувствовалась воля и желание утвердиться в поиске нового слова, жеста, смысла, сценической правды.

Спектакль «Страсти по Бумбарашу» это стремление подтвердил. За два десятилетия до премьеры в «Табакерке» зрители увидели и полюбили фильм «Бумбараш» с Валерием Золотухиным в главной роли. Но спектакль с фильмом никто не сравнивал. В середине девяностых рассказ о любви на фоне Гражданской войны воспринимался гораздо ближе, чем фильм. Может быть, сама атмосфера того времени не располагала к покою и миру. У постановки была счастливая жизнь, такие спектакли называют «долгожителями». Долгих 18 лет его восторженно принимали в переполненных театральных залах разных стран мира. Он выдержал многочисленные вводы, даже составы менялись, но судьба простого деревенского парня, попавшего в мясорубку войны, всюду находила отклик зрителей. Весельчака, «своего в доску» Семена Бумбараша встречают и провожают песней, шуткой, прибауткой. Он поет, танцует, он любим и любит. И зал проникается к нему симпатией. Умный тонкий юмор, ирония, сарказм создавали ощущение полноты жизненного уклада. Веселье заканчивается, когда, вернувшись из австрийского плена, герой попадает в водоворот Гражданской войны. Он не хочет воевать, но все время оказывается в гуще непримиримой борьбы: белые, красные, зеленые, свои, чужие — воюют все и сразу со всеми… И нет покоя опустошенному, потерянному Бумбарашу, не выбраться ему из-под колеса истории. И долго звучат в голове слова бесхитростной песенки «Журавль по небу летит, корабль по морю идет».

Удивительно неожиданно в спектакле раскрылись Евгений Миронов, Анастасия Заворотнюк, Сергей Беляев, Виталий Егоров, Александр Мохов, Александр Воробьев, Ольга Блок-Миримская, Андрей Смоляков, Андрей Панин. После «Смертельного номера» и «Бумбараша» зрители, естественно, ждали продолжения праздника. Не случилось. Было убеждение, что жизнь театрального духа, столь высокого и радостного, не должна исчезнуть, обсуждали, строили догадки о причинах прерванного полета. То ли сам режиссер не захотел продолжения, то ли обстоятельства не способствовали его дальнейшей работе, но продолжения зритель не увидел.

В стенах «Табакерки» тех лет по вечерам всегда было тесно от завороженных зрителей. Часто невозможно было разобрать, где зрители, а где актеры, так сливались лица, столь едина была атмосфера. Для Табакова, как и в молодости, спектакль оставался царством свободного и радостного проявления актера, его взглядов, убеждений, настроений. Но не от себя лично, не от первого лица, как было когда-то в спектаклях «Современника», — а в «стихии лирического высказывания», где присутствовала личная ответственность за то, что дорого и значимо. Что бы студийцы ни играли, значимое в человеке они защищали убежденно, словно хотели сказать нам: все можно преодолеть, если веришь в то, что отстаиваешь. От постановок того времени осталось чувство одухотворенности, поэтичности, радости. Идея, ради которой все затевалось, была важна не только Мастеру, она стала делом жизни воспитанников. Табаков на практике осуществил то, что было принято называть в прошлом веке высоким словом «наставничество».