Ольга Ермолаева

— Ничего, живу хорошо.

— А хорошо ли? Смотрю я на тебя, ты что-то гаснешь... Тут ничего еще нет?..— Лукерья взглядом показала дочери на живот.

Ольга залилась краской стыда.

— Ничего я не знаю, мама.

— А свекор тебя не обижает?

Ольге хотелось рассказать матери о своей новой жизни, но она молчала.

А жизнь у ней шла неровно. Муж оказался странным человеком. То он был весел, словоохотлив, и тогда Ольге хотелось жить, делать, торопиться, то он вдруг мрачнел, брови его сдвигались; он сопел и ни слова не говорил целыми днями. Только разве скажет коротко и властно:

— Ольга, налей-ка в умывальник воды.

Или:

— Ольга, обедать!

Стафей Ермилыч в это время недружелюбно смотрел на сына, иногда говорил:

— У меня была лошадь такая же, с дурничкой. Бывало зауросит и хоть убей ее — упрямого чорта. В кого только он у нас уродился — не знаю. В дедушку. Тот такой же был своенравный, не тем будь помянут, покойная головушка.

Однажды Николай упрекнул Ольгу, что она много тратит денег.

— Что это у тебя, как в прорву летят деньги-то? Давно ли получка была и уж нет.

— На конфеты да на шоколад издержала,— вспыхнув, сказала она.

— Не ты зарабатываешь, оттого и не жаль, верно, тебе,— продолжал Николай. 

Стафей Ермилыч сидел на печке. Вдруг он беспокойно завозился, свесил ноги с печки, надернул на ноги валенки легко спрыгнул.

— Слушай-ка, Николай Стафеич,— негромко, но внушительно заговорил он.— Я Ольгу тебе в обиду не дам, родной. Она больше тебя работает. Ты уйдешь на работу и знаешь одно дело, а она?.. Как рыба об лед бьется... Жизнь-то видишь?— голос старика повысился, глаза сверкнули.— Книжки читаешь, а жизнь не понимаешь?!. Смотришь в книгу, а видишь фигу?! Ты поди-ка прогуляйся на базар сам, а мы посмотрим, чего ты там купишь. Принесешь один кукиш. Ты у меня не рыкай на нее. Благодари, что тебе дали такую жену. Вот что.

— Я не украшение к чайному столу брал, — огрызнулся Николай.

— Чего, чего ты сказал?

— А то. Я работаю, и она должна — дома. Это ее обязанность.

— Вот как? Слушай-ка, сынушка, она — человек, не раба тебе. Я у себя в семье не дозволю этого. Ты смотри у меня. Знай край, да не падай. Ты еще от моих рук не отбился.

Николай молчал, подкручивая маленькие усы. Весь этот день он не проронил ни слова, уткнувшись в книгу. Стафей Ермилыч тоже молчал. Он сидел в кухонке и подшивал свои серые валенки.

Ольга лежала в спальне. Часы пробили уже одиннадцать, но уснуть она не могла. Сколько она ни крепилась — горечь обиды взяла свое. У нее хлынули слезы. Она всеми силами сдерживалась, чтобы никто не услышал, но невольно громко всхлипнула.

Стафей Ермилыч тревожно прислушался и прошел к ней, бросив недружелюбный взгляд на сына. Ольга лежала, закрыв лицо ладонями. Он наклонился к ней и тихо спросил;

— Плачешь?.. Не плачь, мое золотко.

Ольга не отвечала.

Стафей Ермилыч пригладил ей волосы, глубоко вздохнул и вышел из спальни. Сын попрежнему сидел за книгой.

— Довел бабу до слез и дело будто не твое,— сказал Стафей Ермилыч и ушел в кухню.

— Уж очень глаза-то у нее на мокром месте,— проворчал Николай. Но немного погодя встал и вошел в спальню.

— Сердишься на меня? — спросил он.

— Нет.

— Я погорячился, а ты уж и в слезы. Уж очень все близко к сердцу принимаешь.

— Ладно, Коля, иди читай... Я спать буду.— Ей почему-то вдруг стало жаль его.

Ольга долго лежала, смотря широко раскрытыми глазами в потолок. Она не знала, любит она мужа или нет. Если бы она его любила, она могла бы прощать ему все. В самом деле, вот уже два месяца живет с ним и не может понять его как человека. То ли он неласковый, или она не понимает его. Вот сейчас она уснет, а он придет и грубо ее разбудит. Вспомнились слова матери: «У всех, верно, одна участь. Ничего, Ольга, стерпится-слюбится... Я тоже с твоим отцом не знала ни тепла, ни ласки — ничего не знала. Но что будешь делать?.. Закон, милая, куда от него денешься?».

Несколько дней Николай был ласков к жене, потом вдруг переменился. Придет с работы, сядет за книгу и молчит. Время от времени угрюмо посматривает то на старика, то на Ольгу.

Однажды Ольга сидела в кухне и починяла носки Стафея Ермилыча. Старика дома не было.

— О свекре заботишься, а о муже нет,— вдруг проговорил Николай.

Ольга удивленно подняла на него глаза, а он, исподлобья смотря на нее, сквозь зубы процедил:

— У меня у рабочего пальто пуговка оторвалась, и не видишь. Али ручки свои боишься замарать?

— Надо было давно сказать, я же не видела,— сказала Ольга и, отложив носки, взяла его рабочее пальто.

— Нет, у отца так видишь.

— Что это?.. А кто о нем заботиться будет?

— Ну, ясно! — ядовито продолжал Николай.— По-моему, ты не за меня замуж вышла, а за него.

— Как это поворотился язык у тебя сказать?..

— Разве я не вижу, что вы друг к другу льнете?

— Вот за это спасибо, Николай Стафеич.— Ольга пришила пуговку к пальто и тихая, подавленная ушла к себе. На этот раз она не плакала. Сердце закаменело. И свекру она об этом не сказала. Только еще больше затосковала.

ГЛАВА X