Оливер Кромвель

Однако, вероятно, только эти практические политические расчеты привели Кромвеля к действию 20 апреля 1653 года, противоположному его преданности конституционной порядочности и к роспуску парламентского «охвостья» силой. Еще с тех пор как он вернулся в Лондон после сражения при Ворчестере, Кромвель испытывал воздействие множества прошений и писем от тех в армии и вне ее, кто стремился напомнить ему не только о реформистских намерениях, которые он выражал после Данбара и Ворчестера, но также то, что он обязался перед Богом выполнить это. «Великие дела Бог сделал для вас в войне, — сказал Вильям Эрбери Кромвелю в январе 1652 года, — и люди ожидают от вас добрых дел в мире; разбить угнетателей, освободить угнетенных от их бремени, освободить заключенных от их оков, и выручить нищие семьи хлебом… беднейшие из народа ждут у ваших ворот… что там абстрактный нищий в Израиле»[169]. Другие тоже не замедлили указать на последствия, если Кромвель нарушит обязательство. «Вспомни удел и приговор Езекии, — писал Айртон Кромвелю из Ирландии в 1651 году[170]

, ссылаясь на историю из Ветхого Завета о правителе Израиля, которому Бог помог разбить Сеннахирима, но чья последующая гордость направила на него гнев Бога. «Только когда он унизил себя», бог отвратил свой гнев от Езекии и его людей. По мере того, как все более очевидным становилось, что обещания «охвостья» о принятии реформ были пустыми, Кромвель и армия приходили все больше к толкованию этого как знаков преображения божьего благословения в божий гнев. В ноябре 1652 года, как было сказано, подавленный Кромвель вслух пожелал знать, обращаясь к Балстроду Уайтлоку: «А что, если человек возьмет на себя обязательство быть королем?», — фраза, которая часто цитируется. Возможно, в то время более важным было еще кое-что, сказанное Кромвелем Уайтлоку по этому же поводу: «Существует мало надежд на то, что ими (членами парламентского «охвостья») будет достигнуто соглашение, на самом деле этого не будет… Мы все забыли о Боге, и Бог забыл о нас и поставил нас перед беспорядком»[171]. Как и в апреле 1648 года, в январе 1653 года Совет армии и Кромвель проводили молитвенные собрания в поисках божьего руководства и источника решения их проблем. На одном их этих молитвенных собраний офицеры сделали вывод, что они терпят неудачи, так как не выполняют работу Бога: «Наши сердца заботятся о мирских вещах и насущных делах, — писали они в циркуляре, посланном полкам во всей Великобритании, — больше, чем о делах Иисуса Христа и его народа». В течение месяца с начала марта 1653 года Кромвель отсутствовал в Палате Общин и в Совете государства, занимаясь самоанализом в предшествии динамической акции, предпринятой им 20 апреля, возможно, пытаясь увидеть, в чем именно заключается божья воля. И хотя это исходит из такого враждебного источника как «Флагеллум» Хита, существует доля правды в сообщении о том, что сказал Кромвель, придя в Палату Общин 20 апреля: «Когда я пришел сюда, я не думал, что сделаю это (разгон «охвостья»), по постижение настроения Бога так сильно повлияло на меня, что я совсем не буду считаться с телами и кровью»[172]

. Это не вся история: Кромвель был умелым, хитрым политиком, который знал, что вскоре ему придется стать на сторону армии или рисковать потерей своего влияния в ней. К тому же, вероятно, 20 апреля Кромвель не действовал спокойно и расчетливо, а был руководим чувством вины и желанием вновь обрести божье благословение. В этой связи декларация армии от 22 апреля 1653 г. о том, что «мы были движимы неизбежностью и провидением в том, что мы сделали», является подходящим комментарием к тому, что произошло за два дня до этого[173].

Глава 5

КРОМВЕЛЬ И РЕЛИГИОЗНАЯ РЕФОРМАЦИЯ

(1653–1654)

Ирония по поводу того, что Кромвель использовал войска против Долгого парламента 20 апреля 1653 года, всего через 11 лет после того, как он рисковал жизнью и имуществом за дело парламента, не была упущена современниками. «Если бы г-н Пим был жив, — сообщала по секрету Дороти Осборн своему любовнику Вильяму Темплу через три дня, — интересно, что бы он подумал об этом, и является ли это таким же нарушением привилегии парламента, как требования пяти членов»[174]. Как и в конце 1648 года, сейчас Кромвель тоже начал действовать быстро, когда убедился, что дело религиозной реформации в опасности, и исходит она от парламентских врагов армии. Любой закон для нового представителя, предложенный «охвостьем», сказал он в июле 1653 года, «отдаст свободы нации в руки тех, кто никогда за них не боролся»[175].