Оливковое дерево

Я и сам принял участие и внес свою слезную лепту. Я буду ужасно скучать по Хлое.

Имми ушибла палец на ноге, вылезая из бассейна, – до крови. В отсутствие в доме пластырей с Барби прорыв слезного канала стал неизбежным.

А Фред, чувствуя себя, мне кажется, не затронутым общим настроением, решил закатить одну из своих чудовищных истерик. Никто так и не понял, что именно ее спровоцировало, но мы думаем, здесь не обошлось без куска шоколада. Он был с позором отправлен мамой в постель и до сих пор орет в свое удовольствие наверху.

Ха-ха-ха.

В настоящий момент я сижу на террасе в полном одиночестве. Мама ушла наверх принять ванну, и, думаю, папа (который уже вернулся из аэропорта) пошел с ней. Я проверяю сочинение Рупса на французском и исправляю его отвратительную грамматику, решив, что сейчас не время просить Хлою стать на вечер его Учительницей французского. Так что я сам работаю сверхурочно и стараюсь не думать о ее неминуемом отъезде.

Кладу ручку на стол и смотрю на звезды. Нам осталось здесь еще целых две недели, так откуда ощущение конца отдыха, когда это не так?

– Привет, Алекс.

Подпрыгиваю, оборачиваюсь и вижу маму. Она спустилась вниз бесшумно, как дух, в своей белой разлетайке.

– Привет, мам.

– Можно посидеть с тобой?

– Конечно.

Она наклоняется ко мне.

– Что ты делаешь?

– Помогаю Рупсу. Ему надо сдать экзамен, чтобы получить пособие.

– Как мило с твоей стороны, – говорит она, садясь.

– Фред уже перестал реветь? Я больше не слышу его, – говорю я, стараясь поддержать нейтральный разговор. Я чувствую, что она чем-то взволнована.

– Да. Он в конце концов сдался и уснул. Силы небесные, этот ребенок умеет орать, – вздыхает она. – Ты в порядке, дорогуша?

– Мне следовало бы задать этот вопрос тебе.

– Я просто расстроена, что Сэди уехала, вот и все.

– Вы же увидитесь в Англии, правда?

– Да. Наверное, это из-за ощущения, будто отдых подходит к концу.

– В точности мои мысли. Но это не так.

– Нет, – она смотрит на меня. – Уверен, что ты в порядке?

– Угу. Впрочем, я буду скучать по Хлое.

– Ты очень привязался к ней, да?

Я киваю, потом беру ручку и притворяюсь, что продолжаю проверять сочинение Рупса.

– Завтра приезжает Фабио, мой старый балетный партнер, – неожиданно говорит она. – Мне надо будет встретить его в аэропорту Пафоса около полудня. Он очень забавный, или, по крайней мере, был одиннадцать лет назад. Ты, наверное, его не помнишь. Тебе было всего два, когда он в последний раз тебя видел.

Я мысленно заглядываю в серый туман лиц и образов.

– Нет, не помню.

– Он подарил тебе Би, твоего кролика, – она улыбается воспоминанию.

Я сглатываю.

– Он?

– Да. Он навестил нас в больнице после того, как ты родился, и положил кролика в кроватку рядом с тобой.

– Но… я думал…

– МА-МОЧ-КА! Ты где-е-е?!

– Иди сюда, Имми. Я на террасе с Алексом.

– Не могу. У меня снова кровит пальчик. ПОМОГИ!

Мать поднимается со стула.

– Мама! – пытаюсь протестовать я.

– Прости, Алекс, сейчас вернусь.

Черт, Имми! Мне нельзя упускать этот момент. Хватаю ее за руку, когда она пролетает мимо.

– Я думал, мой оте…

– МА-МОЧ-КА!

– Минуточку, дорогуша.

Она исчезает в доме. И я знаю, что она не вернется целую вечность. Ее «минуточка» означает сочувствие, еще пластыри, стакан молока и, возможно, сказку. Зная Имми, «Полное собрание сочинений» Ханса Кристиана Андерсена, от первого до шестидесятого тома.

Вот черт! Гадство!

Ставлю Рупсу одну галочку, потом десять крестиков, просто с досады.

Еще бы чуть-чуть, и… Я почти уверен, что она говорила мне раньше, что кролик был от моего отца. Вот почему я едва не погиб, пытаясь спасти его облезшую шкурку.

Значит, если я прав, то отсутствующий фрагмент моей личной головоломки вернется в мою жизнь через несколько часов: Фабио. Имя претенциозное, но, по крайней мере, его зовут не Арчибальд или Берт.

Дома на стене висит фотография – они с мамой танцуют в каком-то балете. Она обхватила ногой его спину и уперлась коленом ему в пах. Они, несомненно, были близки, хотя грима на нем больше, чем на ней, так что трудно разобрать черты лица, но я и не приглядывался.

Будьте уверены, завтра я присмотрюсь.

Но вопрос остается: если Фабио мой Daddio[11], почему она никогда не говорила мне?

κα

Двадцать один

На следующее утро Хелена проснулась в половине шестого, переполненная нервной энергией и дурными предчувствиями. Фабио позвонил поздно вечером и сказал, что прилетит из Милана в Пафос около полудня. Она собиралась его встретить. И в который раз почти не спала, пытаясь понять, что на нее нашло, когда она решила пригласить его сюда, в Пандору.

В том, что с годами они потеряли связь, была только ее вина. Она могла бы разыскать его через «Нью-Йорк Сити Балет», но не стала. Просто потому, что это было слишком опасно. Покидая Вену, она хотела забыть прошлое. К несчастью, это означало и Фабио тоже, просто потому, что он знал слишком много.

Однако теперь он приезжал, и Хелена разрывалась между ужасом и радостью.