ОМЭ

Провел его в крохотную каютку на корме, недолго пробыл там, а когда вышел оттуда обратно на палубу, уже выглядел по-иному — в черной флотской фуражке и в клеенчатом плаще-дождевике. Под мышкой у него был прижат локтем судовой журнал — потертая, конторского формата тетрадь, куда день ото дня аккуратно вносились записи о происшедшем на стоянках и в плаваниях сведения о составе команды и назначении груза, официальные отметки портовых властей о приходе и отплытии парусника.

— Кто спросит, — наказал он матросам, — говорите, что ушел оформлять отход в Гурьев.

Обменялся многозначительным взглядом с ними и зашагал вразвалку в смутную даль ненастного утра, к черным фасадам бесконечной набережной за воротами Шибаевской пристани.

Под вечер того же самого дня, когда тень близкой ночи помчалась над Каспием быстрее штормового ветра, рыбаки, пережидавшие непогоду на острове Жилом, в сорока милях от Баку, заметили среди гребней далекий парус. Он то исчезал между взлохмаченными валами, то мелькал над ними, похожий на большую неведомую птицу, гонимую штормом навстречу потемкам на горизонте.

— Понесла кого-то нелегкая в такую завируху! — удивился молодой ловец, с опаской озирая взбудораженное море. — Не бедуют ли?

Второй ловец, постарше, приглядясь к парусу, пробурчал:

— Держат мимо Жилого, стало быть, не бедуют. Большевики в Астрахань пробираются, не иначе...

И умолк под суровым взглядом третьего ловца, самого старого в рыбацкой артели.

Согнув козырьком ладонь, старый рыбак долго всматривался из-под нее в штормовую кипень, над которой мелькал парус.

— Верно, — наконец подтвердил он. — По всему видать, что не бедуют. Легли курсом на север. Тут и смекайте: может, в Порт-Петровск, может, в Гурьев, может, еще куда... Ночь укроет, а к утру далече уйдут. — Строго-настрого предупредил: — Если белые с британцами станут допытываться, наше дело, ребята, простое: не приметили, ведать не ведаем. Понятно?

Вздохнув, прибавил:

— Отчаянные люди...

Пожелал удачи неведомым смельчакам, рискнувшим пуститься в штормовое море, наперекор «бешеному норду», от которого все — малые и большие — суда укрывались в гаванях или в ближайших бухтах.

Вскоре даль вокруг острова заволокло гулкими от шторма сумерками.

Парус над морем исчез.

Будто его и не было...

СКВОЗЬ РЕВОЛЬВЕРНЫЙ ЛАЙ

...Чтобы,

умирая,

воплотиться

в пароходы,

в строчки

и в другие долгие дела.

В. Маяковский

И опять надо заглянуть в прошлое, чтобы по-настоящему понять трагедию, подробности которой уточнила в ответ на мою просьбу старая большевичка Евгения Дмитриевна Губанова. В письме ее оказалось и то новое, что могло быть лишь в жизни и что невозможно было даже представить.

«...Вы пишете в газете, что Федю и его товарищей настиг белогвардейский корабль «Слава», и говорите об издевательствах над Федей мерзавца-капитана этого судна, но фамилию не указали; наверное, не знаете. Могу прийти на помощь. Фамилия этого мерзавца Мазин, и он десять лет жил в нашем доме № 117, по набережной Губанова. Дверь квартиры Мазина была против нашей двери. Десять лет мы были соседями, здоровались с этим мерзавцем и не знали, что он издевался над Федей и передал его в деникинскую контрразведку... Вы извините, что я так долго задержала ответ на ваше письмо, ничего не поделаешь, расстраиваюсь, когда пишу...»

Перечитывая эти строки, я вновь обратился к рассказу, впервые услышанному в 1932 году.

Если бы чуть раньше

Подвел штиль, неожиданный после шторма. Каспий еще катил свои валы прежним курсом, подгоняя в туркменку, но ветра уже не было, и парус ее обвис вдоль мачты, как сломанное крыло птицы.

Это случилось на восьмые сутки первого октябрьского рейса 1919 года в осажденную врагами советскую Астрахань.

Шторм, перед началом которого одновременно вышли из Баку в море; якобы в Гурьев и Энзели, три туркменские лодки с бензином для XI армии, распорядился ими по-своему. Двум из них, в момент, когда наступило безветрие, повезло очутиться возле входа в дельту. Волги, а третья застряла между островом Кулалы у восточного побережья Каспия и двенадцатифутовым рейдом.

Там и обнаружили ее враги: вспомогательный крейсер, сперва принятый моряками туркменки за рейсовый пароход из Гурьева. Его дымок медленно перемещался по черте горизонта в сторону Форта Александровского — колчаковской базы в Закаспии, и застрял на месте, едва оказался на одной линии с неподвижным парусником.

— Повернул!..

Все, что владело мыслями шкипера Любасова, яростно вырвалось в этом слове, хотя он произнес его сквозь зубы.

Никто на палубе туркменки не пошевелился. Глаза четырех человек вокруг шкипера были устремлены туда же, куда неотрывно глядел он. Только послышалось чье-то полное горечи и укора обращение к ветру:

— Эх, моряна... Так и не дождались тебя... Теперь не уйти!..

— Повернул! ...Теперь не уйти!..

Дымок разрастался. Вскоре под ним на горизонте, справа от парусника, возникли очертания неизвестного корабля.