Омут памяти

Несмотря на некоторое снижение влияния спецслужб при Хрущеве, они, разумеется, не сидели сложа руки. Режим вновь (примерно со второй половины правления Хрущева) не нашел других решений, кроме укрепления силовых структур. Любые проявления протеста подавлялись самым беспощадным образом. Карательные органы воспряли духом, изобрели для себя новые возможности. В некоторых случаях они сами провоцировали волнения и конфликтные ситуации, чтобы доказать собственную нужность. Так было в Новочеркасске при Хрущеве. Так случилось в Сумгаите, Вильнюсе, Риге уже во время Перестройки. Небольшие щелочки в "железном занавесе", открытые Хрущевым, положили начало "долларизации страны". Вместо делового и здравого отношения к этому факту, спецслужбы увидели возможность для расширения своей деятельности. Надо было строго следить за тем, откуда появился у советского человека доллар. Шпион, поди!

Один за другим посыпались законы "Об уголовной ответственности за незаконные валютные операции"; "Об ответственности за мелкие валютные операции"; "О повышении ответственности за незаконное хранение валюты". Хотя все они что-то говорили о "незаконных операциях", но сводились к простому запрещению иметь на руках иностранную валюту.

При любых обысках обнаруженная валюта возводила ее владельца в ранг преступника. Простой обыватель, получивший, скажем, от какого-нибудь родственника 10 долларов в письме и рискнувший сунуться с этими деньгами в "Березку", тут же нарывался на угрожающие вопросы. Деньги отнимались, о "криминальном" факте сообщалось на работу бедолаги, а сам он, если его в итоге отпускали домой, искренне радовался, что дешево отделался. Ох уж эти доллары, сколько людей погубили они! Работал со мной в ЦК инструктор по фамилии Бабин. Сидели с ним в одной комнате. Поехал отдыхать в Карловы Вары. Кто-то донес, что у него есть то ли 13, то ли 16 долларов. Долго его "мутузили", а потом выгнали из аппарата ЦК, поскольку "скомпрометировал моральные устои партии".

При Брежневе по инициативе Лубянки был принят преступны по своей сути закон "О борьбе с тунеядцами". Этот закон — вершина бесправия. Он давал в руки чекистской номенклатуры "легальные" возможности расправы со всеми неугодными и инакомыслящими. Не согласился человек стать стукачом или, скажем, брякнул что-то невпопад, его выгоняют с работы, потом объявляют тунеядцем, а там и до тюрьмы два лаптя. Достаточно вспомнить, что одним из первых под каток этого закона попал поэт Иосиф Бродский — будущий лауреат Нобелевской премии по литературе.

Золотые годы "Номенкпатурии" — эпоха Брежнева. Это был серьезный этап к захвату полной власти военно-промышленным комплексом и установлению военно-чекистской диктатуры. Именно застой в экономике и обстановка всеобщей безответственности создавали плодородную почву для перехода власти к военным, включая КГБ. Милитаризация экономики и общества достигла запредельных величин. СССР содержал более чем 6-миллионную армию. На милитаризм работало до 60–70 процентов промышленности. Он поглощал половину государственного бюджета.

Между тем ведущие политики на Западе, с интересом наблюдая за событиями в СССР, за хаосом в экономике, всячески способствовали тому, чтобы еще в годы, предшествующие Перестройке, экономически истощить Советский Союз гонкой вооружений. Советский ВПК старательно выколачивал из бюджета деньги на оружие. Здесь интересы военных двух стран объективно совпадали.

Доклады ЦРУ подтверждали, что СССР шаг за шагом становится, по словам Тэтчер, "Верхней Вольтой с ракетами". Гражданские отрасли государственного хозяйства, прежде всего аграрный сектор, постепенно умирали. Быстро устаревал технологический парк. Еще два-три витка в гонке вооружений, и большевистская империя рухнет под непомерной тяжестью военного металлолома. СССР прозевал, проспал и пропил две технологические революции. Этому в огромной степени способствовал еще Сталин, объявивший кибернетику "чуждой марксизму лженаукой". Тем самым он обрек страну на длительное отставание.

Юрий Андропов, всесильный шеф КГБ в течение 15 лет, судя по всему, понимал ситуацию. Это был, пожалуй, последний из более или менее убежденных жрецов революции. Свято верил в большевизм, в насилие как повивальную бабку истории, в командные методы управления, владел обширной информацией о положении дел в стране.

В это время я продолжал работать в Канаде. Приход Андропова на пост генерального секретаря встретил, мягко говоря, без восторга. Скорее всего из-за давней и взаимной человеческой и мировоззренческой несовместимости. После Хрущева и Брежнева у Андропова не было другого выхода для сохранения "Номенклатурии", как вернуться к какой-то форме неосталинизма. Наступило золотое время политической полиции.