Он не хотел предавать

Паскалем звали хозяина катера, который возил туристов на острова. Значит, Леже здесь давно, раз успел с ним познакомиться. Следил за ней?

— Встретимся впять, — сказал он.

— В пять у меня массаж.

— Значит, отменишь его, — приказал он.

Скот! Он еще смеет командовать.

— Возле ресторана «Ранчо».

— Нет, — возмутилась она. — Меня там все знают.

— Вот и отлично, а меня здесь еще никто не знает. Будет повод познакомиться.

Любовь молча развернулась. Леже на ходу поймал ее за локоть:

— И помни, детка. Мы с тобой повязаны.

Он нажал ей на кончик носа, как ребенку.

Хам, скот, вонючий шоферюга, ничтожество, неудачник! Неужели теперь ей не отделаться от него до конца жизни?

Леже опоздал на полтора часа. Ни разу в жизни никого она не ждала полтора часа! Явившись, он сразу заявил, что дико голоден, и потребовал вести его ужинать в «Ранчо». Напрасно она упрашивала его поехать в другое место. Лежнев настоял на своем. Он умел настаивать. Усевшись за столиком и потягивая аперитив, он с наглым видом рассматривал официанток в бикини со страусовыми перьями, словно они только что сошли со сцены «Лидо».

— Где ты теперь? — спросила Любовь, разглядывая его стильный пиджак от Ферре.

Судя по внешнему виду, Лежнев не бедствовал.

— Неважно, — ответил он.

— Чем занимаешься?

— Не твое дело.

Любовь поняла: он ей мстит — и в знак примирения заказала шикарный обед. Пока Леже ел, она рассказала о своих злоключениях — о тюрьме, о суде, стараясь давить на жалость. Он презрительно ухмыльнулся, демонстрируя полное отсутствие сочувствия к ее проблемам. Отхлебнул предложенный Любой скотч, поморщился:

— Дрянь! — выплеснул скотч в кактус.

Потребовал:

— Хочу пива.

Не дождавшись от Лежнева сочувствия, Любовь перешла к делу:

— Сколько ты хочешь?

Ковыряя во рту зубочисткой, он небрежно бросил:

— Двести кусков и ту бумажку, которую ты выкупила у козла комиссара, чтоб он сдох.

— Хорошо.

Любовь решила не торговаться, чтобы не раздражать его. Потом что-нибудь придумает. Сейчас с ним надо по шерстке, по шерстке…

— Двести тысяч долларов при условии, что больше я тебя не увижу.

Лежнев кивнул.

— Мне твоя рожа тоже не доставляет удовольствия, — нагло заявил он.

Лучше бы он снова дал ей оплеуху!

— Бумажку, как ты говоришь, я не отдам. Это будет моя гарантия, что ты снова не станешь меня преследовать.

— «Гарантия», «преследовать»! — с издевкой повторил он. — Детка, будь проще. Гони все. Иначе…

— Иначе?

— Мне терять нечего. И если придется выбирать, где сидеть, то лучше я сяду за убийство в тулонскую тюрьму, чем еще раз окажусь в твоей сраной Москве. Сыт я по горло родиной предков. А Франция меня России не выдаст. На родине я раньше засветился, так что лет семь посижу спокойно в Тулоне в камере с телевизором. А вот тебе за убийство мужа придется сидеть в ГУЛАГе.

Любовь подумала, что кретин свою выгоду знает.

— ГУЛАГа давно нет.

— Да? А Сибирь осталась? От бумажки Тораньяна тебе ведь никакой выгоды.

— А тебе?

— А мне она дорога как память.

Любовь пересилила свое отвращение к нему, притворилась лапочкой:

— Дорожные чеки «Томас Кук» тебя устроят?

— Ни хрена. Гони наличность.

Через час Леже встал без объяснений и ушел, предупредив ее на прощание:

— Даю день на обналичку. Завтра я тебя сам найду.

Он ушел, а она так и не узнала, чем он теперь занимается и в каком отеле живет. Впрочем, его судьба не повод для головной боли, о себе бы подумать.

И как чувствовала, что Лежнев еще доставит ей неприятности. Не успела выплатить ему и половины, как этот придурок вляпался в скандал…

Лениво шевелящиеся щупальца мысли подсказывали Любови единственно верное решение: немедленно собрать чемоданы, выкупить билет на сегодняшний рейс и улететь, оставив Лежнева там, где ему и следует находиться ближайшие сто лет.

Несколько минут она наслаждается воображаемой свободой, но ощущение радости тает, сменяется чувством опустошенности и страха. Любовь прекрасно понимает, что, выйдя на волю, он ее разыщет.

«Малышка, запомни, мы с тобой повязаны», — скажет он с кривой усмешкой, нажимая на ее нос, как на кнопку.

Проходя через малахитовый холл отеля, Любовь задержалась у стойки портье. На стойке разложены соблазнительные каталоги авиакомпаний, обещающих перенести вас моментально в любую точку земного шара.

— Писем для мадам Алькальде нет? — спросила она.

В отеле она зарегистрировалась под своей первой фамилией по старым водительским правам, в которых подделала срок действия. Портье неожиданно ответил: есть. Для леди в парео (хотя сейчас на ней деловой белый костюм) есть письмо.

Любовь взяла протянутый голубой конверт без обратного адреса, с французским штемпелем и логотипом экспресс-почты. У нее упало сердце: такие письма присылал ее московский адвокат. Между ними был уговор: никаких фамилий, никаких подписей, никаких личных адресов. Адрес отеля, фамилия ее первого мужа… Она не понимала, что могло заставить адвоката написать ей, но само собой разумеется: не с днем ангела он хотел ее поздравить. Обязательно в письме какая-то неприятность. Она это физически ощущала сквозь шелковистую бумагу конверта.