Он приходит по пятницам

Он чуточку помолчал для пущего эффекта и закончил:

– В банке с растворимым кофе обнаружено опасное для жизни вещество. И какое, ты думаешь? Этот самый тринитросолидол

! В дозе, способной вызвать тяжелое отравление и летальный исход. В банке, Миша, не где-нибудь!

Удар, по словам рассказчика этой истории, был сокрушительным. Миша говорил мне, что он и так ожидал какой-нибудь гадости, способной затруднить и запутать дело, но всё же не предполагал, что известие будет столь радикальным. Все их предположения и рассуждения были перечеркнуты одним махом. Ясно, что самоубийство приходилось исключить. Чтобы самоубийца сыпал яд не в чашку с кофе, а в банку, откуда он его набирает, он должен быть совершенно умалишенным – в чем Нину никак не заподозришь. Да и вообще, кто в такое поверит? Нет, налицо явное убийство. Однако в их гипотезе было всего два действующих лица, и Мизулин никак не мог отравить свою любовницу. Он уже неделю находился в морге, и, если не принимать всерьез версию «бродячего мертвеца», не мог быть убийцей Нины. Но тогда кто? И как он встрял в сведение счетов между бывшими любовниками? В их «амурной» гипотезе никому третьему места не предусматривалось. Приходилось всю эту гипотезу считать чистой фикцией и, соответственно, расследование надо было начинать с самого начала, не имея на руках хоть каких-то предположений относительно этих двух смертей, непонятно даже связанных между собой или нет. Тяжелый случай – так резюмировал рассказчик воспоминания о своих впечатлениях от услышанного. Правда, задним числом ему пришло в голову, что, поскольку действия отравителя не привязаны жестко к конкретному моменту времени, существует теоретическая вероятность попытаться удержать на плаву их гипотезу. Для этого надо предположить, что еще до роковой ночи с пятницы на субботу Мизулин решил расправиться с Ниной и подсыпал яд в банку с кофе. Другая же сторона любовной драмы взялась за дело более решительно и одним махом покончила с «предателем», не подозревая при этом, что ее тоже ждет неминуемая смерть. Но нагромождать одно предположение на другое, столь же умозрительное и беспочвенное, чтобы спасти получившую сокрушительный удар гипотезу, Ватсону уже не хотелось. Утратил он младенческую веру в реалистичность и предсказательную силу своих умственных построений. Как выяснилось через десять минут, скептицизм его оказался вполне оправданным: дальнейший рассказ Кости перечеркнул возможность такого – маловероятного и отдающего бульварным душком, но спасительного для амурной гипотезы – варианта развития событий.

В отличие от своего соратника, вынужденно пробездельничавшего почти весь день, Костя провел эту среду очень деятельно. Получив ошеломительное и никем не предполагаемое заключение экспертизы, он не раскис, не сел, пригорюнившись и сетуя на злосчастную судьбу молодого следователя, которому спихнули столь каверзное и бесперспективное дело, а принялся действовать решительно и энергично. Умел-таки этот парень держать удар – надо это признать. И первым это признал верный Ватсон, еще раз высоко оценивший своего партнера за его бойцовские качества. Среди прочего Костя успел еще утром наведаться в их НИИКИЭМС (Миша, наверное, к тому времени и на работу еще не пришел – а что ему было торопиться, если траурная церемония назначена на два часа) и в частности переговорил кое с кем из ближайшего Нининого окружения, а также (в присутствии свидетелей) забрал из склада банку с этим самым тринитрокорвалолом (не знаю уже, как мне его еще назвать), которая стояла на полке среди других реактивов, так что искать ее долго не пришлось.