Он приходит по пятницам

«Стреляйте, Ватсон, стреляйте!»

 – всплыл в памяти занятный эпизод из далекого детства, из тех полузабытых лет, когда Миша только-только начинал знакомиться с приключениями Великого сыщика и его друга. Жил он тогда с родителями в общежитии: длиннющий из конца в конец большого многоэтажного здания коридор с рядами дверей справа и слева.

Общежитием

это жилье было только по названию. Только за двумя-тремя дверьми этого коридора жили одинокие молодые люди, получившие свое койко-место наряду с другими своими соседями по комнате. Во всех прочих отсеках обитали семейные пары, значительная часть которых уже успела обзавестись детьми, – вероятно, как раз наличие в семье детей было одним из важных обстоятельств при решении вопроса, давать ли такому-то комнату в этом общежитии. Каждый вечер описанный коридор просто кишел детьми. Высыпавшие из своих комнатушек одновременно двадцать, а то и больше малолетних жильцов обоего пола и разного возраста – от самых старших, к которым относились и Миша со своим закадычным и неразлучным другом Сашкой Писаховым, до тех, которые только что начали ходить, – играли и развлекались как умели. Собирались в кучки и что-то запальчиво обсуждали, с воплями бегали друг за другом, пинались и плевались, баюкали кукол, секретничали, пересмеиваясь и подмигивая, гоняли по коридору на трехколесных велосипедах, уворачивались от то и дело распахивавшихся в коридор дверей, боролись, обнимались, дразнились… Естественно, вся эта возня сопровождалась непрерывными криками, топотом, шумом, гамом, смехом и плачем, визгом, победными кликами. Вдруг, заметив высунувшуюся из-за ящика крысу (а крыс в здании было не меньше, чем людей), дети – все как один – спешно вооружались палками и дружно гнали испуганного зверя, перебегавшего от одного ящика к другому, причем охота эта сопровождалась такими истошными воплями, что часть заинтересовавшихся родителей высовывалась-таки из дверей, чтобы выяснить, что там их отпрыски затеяли. И так было из вечера в вечер, за редкими исключениями. Как выдерживали подобную пытку и не сходили с ума жившие в этом бедламе взрослые, сегодня уже плохо понятно. Миша, по крайней мере, сам недоумевал, почему их бесконечные вопли и мельтешение под ногами у взрослых сносились теми безропотно и не пресекались самым суровым образом. Сам он такого уже бы вынести не смог, но предыдущее поколение, недавно прошедшее через войну и прочие радости той эпохи, относилось к неизбежной детсадовской возне и галдежу с завидным смирением.

Так вот. Врезавшаяся в память картинка из той «общежитской» жизни. Мише было лет десять, и в тот день они с уже упомянутым Сашкой сидели на полу в Мишиной комнате и тихонечко играли: лепили пластилиновых солдатиков и их вооружение. Комната была довольно большая – метров двадцать, – так что от окна, около которого они устроились, до расположенной напротив двери в коридор было метра четыре. Они были одни, и тишину в комнате нарушало лишь их дружное сопение и редкие обращенные друг к другу замечания. Взрослые где-то отсутствовали, в коридоре тоже было пусто и тихо в это послеобеденное время, когда взрослые еще не пришли с работы, а дети либо играли на улице, либо находились в школе (если учились со второй смены) или в детском саду. Вдруг эту благостную тишину и спокойствие нарушил какой-то посторонний звук – приятели одновременно насторожились и замерли. Дело в том, что звук был хотя и негромким, но явно тревожным и даже угрожающим; что-то вроде еле слышного – но от этого не менее страшного – завывания какого-то зверя или сказочного чудовища. Слышал? Что это? Они посидели с минуту, затаив дыхание и прислушиваясь, но звук больше не повторялся. Тихо. Слышно как тикает будильник, но и только. Ребята вернулись к своим занятиям и уже стали забывать о пережитой тревоге, как – через несколько минут – жуткое завывание повторилось и даже стало чуть громче и отчетливее. Теперь они были уверены, что звук им не почудился и что идет он от ведущей в коридор двери. Там, в коридоре кто-то, несомненно, был, и этот кто-то, оставаясь неизвестным и даже загадочным, явно не располагал к более близкому знакомству с ним. Кем бы он ни был, его завывание вызывало бегущие по позвоночнику мурашки – жуткий голосок был у того, кто выл под их дверью.