Они написали убийство. Детектив про женскую дружбу

К тому же великий биржевик и экономист, у которого у самого раз в два года выходили экономические бестселлеры на тему “как разбогатеть” сотнями тысяч экземпляров, тут же переводимые на все языки мира, зная спады и подъёмы корпускулярно-волновой природы явлений, подсчитал, что заделаться мега-звездой в России в разы дешевле, чем на его родине. И даже если не выйдет, семейный бюджет несильно пострадает от этого. Тем более, Ольга в целях экономии перестала транжирить деньги, заделававшись бизнес-леди, которая под мышкой или в сумочке теперь носила книгу дебетов и кредитов, где кредит пока что рос в пользу Джефа. Одним словом, выходила экономия по всем фронтам.

– Можно сказать, даже бесплатно, – думал Джеф, разглядывая листик А4 с предполагаемыми вложениями в жену в виде услуг издательств, посредников и прочих спичрайтеров и копирайтеров с продюсерами. – Пусть потешится перед беременностью и родами, – радовался американец, глядя как красавица-жена пищит от счастья, видя его поддержку. Ну и ему льстило, что Ольга станет звездой. В его глазах и глазах многих она уже давно сверкала, как самая яркая звезда. Однако покорение всего звездного небосклона не могло не радовать супруга, верившего в упорство и целеустремленность жены, которая, если ей надо, мёртвого из могилы поднимет.

В аэропорту их встречала пара Головёшкиных-Анашкиных, счастливых и радостных, что после долгой разлуки вновь повстречаются с друзьями.

Ольга Головёшкина, правда, признала подругу только по наличию рядом американского мужа, слегка изменившегося, но всё же прежнего весельчака-толстяка Джефа теперь с копной курчавых волос, словно у одуванчика торчащих в разные стороны.

– Матерь Божья! – пересохшими губами произнесла Ольга, завидев незнакомую знакомку с надутыми, словно шары, боками, тонюсенькой талией, на которой в разрезе белого, как снег платья, сверкали кубики шоколадной плоти. Эта же плоть, прилично распухнув чуть выше талии, возвышалась двумя пиками в области груди. Наконец, еле оторвавшись от грудей, шоколадного цвета шеи с эффектно висящими тяжёлыми золотыми цепями, Ольга добралась до лица, будто сошедшего с полотен с богинями Олимпа. Огромные глаза с поволокой и тенью от забора ресниц, гладкая кожа, два пухлых розовых бугра, которыми Ольга Кури наконец вымолвила:

– Что? Не узнала меня, замухрень замухранская? – и бросилась в объятия подруги со слезами, которые становились чёрными и оставляли следы на выбеленной коже, стирая приличный слой дорогой декоративной косметики.

Две Ольги расплакались, переполненные чувствами, и рыдали так ещё долго, через всхлипывания обзывая друг друга разнообразными прозвищами, винными и невинными. От их прослушивания у прохожих вставали волосы дыбом, ведь в иной ситуации можно было словить пощечину за такие выкиды. Но каждый, видя искренность чувств и объятий, подмечал, что так может литься любовь только между лучшими подругами, которые уже не обращают внимания на слова и даже поступки, передавая друг другу невероятное тепло, идущее от сердца.

– Я думала, ты прикалываешься или накладываешь всякие эффекты или носишь протезы, – произнесла поражённая Ольга Головёшкина, ещё раз оглядев сексапильную Барби, когда-то бывшую обычной красивой девчонкой по имени Олька Голяшкина.

– Я – публичная персона и не могу выглядеть как-будто собралась на рыбалку, – оправдывалась с гордым видом Ога, многозначительно глядя на затрапезный вид подружки. – На меня смотрят люди, они хотят быть как я – идеальной. Не могу их подвести, это своего рода миссия. Кстати, чтоб ты знала, задница моя. Занимаюсь три раза в неделю специальным хопп-поп-флекс-прессингом с резинкой из упругого латекса.

Головёшкина поморщилась, представив себя, только будучи не в своём уме, захотевшей провести десятки, а то и сотни часов во всевозможных салонах красоты, на поп-прессингах, обёрнутой резинками, а ещё хуже на столе у пластического хирурга, чтоб навести «такую красотищу». Однако обернувшись на мужа, который стоял, как столб, не моргая и не дыша минут десять, бесстыже разглядывая лучшую подругу жены, Ольга подумала, что, возможно, заигралась с образом домовой тётки.

Джеф стал ёрзать на месте, тем самым намекая, что телячьи нежности от радости встречи – это прекрасно, но он очень голоден, а с его нежным желудком и слабой поджелудочной лучше не шутить.

– Конечно-конечно, любимый, – захлопотала молодая жена, открывая лист с ресторанами города, который посоветовал посетить их знакомый ресторатор Валентин.