Опасное увлечение

Небо обливало булыжники мостовой медью, когда Арджент повернулся, чтобы снова исчезнуть в тени. Он что-то пробормотал, но его слова унес прочь вечерний ветерок. Дориану показалось, что это было нечто вроде «Только на одну ночь», но он не был в этом уверен.

Может, Арджент и не лгал другим, щадя их чувства, но если он считал, что у него с актрисой все ограничится одной ночью, Дориан всерьез сомневался, не обманывал ли он сам себя.

«В любом случае, — подумал он, спеша навстречу жене, — Миллисент Ли Кер знает, с чем связалась, и хватит ли у нее сил, чтобы совладать с таким мужчиной, как Кристофер Арджент?»

Если нет, то да поможет ей бог, потому еще никому из тех, кто с ним связался, этого не удавалось никогда.

Глава десятая

Попроси Милли назвать самые сюрреалистические моменты в жизни, этот наверняка оказался бы вверху списка. Ей потребовалось время и чуть больше пары слов, чтобы очаровать непоколебимого Хасана. Но когда, хвала Юпитеру, ей это удалось, араб по ее велению умело подрисовывал ей сурьмой глаза. Милли уже давно сама умела наносить сценический грим, однако точность, с которой Хасан подчеркивал ее шоколадные глаза, вызывала у нее белую зависть.

Благо еще у нее была своя гримерка, поскольку за кулисами Ковент-Гарден Хасан вызвал такой ажиотаж, что ей оставалось лишь удивляться, как занавес вообще подняли.

Хотя черты его лица были остры, хоть стекло режь, широко раскрытые нежные глаза напомнили ей добродушных упряжных лошадей Вест-Энда. Когда он наклонился к ней, она вдохнула запахи песка, мускуса и специй, вызывавшие в ее памяти белые палатки бедуинов, женщин в чадрах и сильных смуглых кочевников.

Она нашла его привлекательным и сразу решила, что они должны подружиться.

При каждом касании кисти, которым он накладывал сурьму, легонько прижимая ее веко к глазу, его иссиня-черная голова с множеством навернутых платков чуть-чуть размывалась.

Другое лицо с огромными, головокружительно голубыми глазами и волосами цвета темного песка склонилось ей на колено и с восхищением наблюдало за процессом. Якоб, ее сын. Ее маленький, любимый, красивый мальчик. Мальчик, за которого она отдала бы жизнь, потому что он придавал этой жизни смысл. Мальчик, из-за которого она заключила сделку с самим дьяволом.

Теперь она не могла об этом думать. О нем. Кристофере Ардженте. Наемнике, убийце, а в ближайшем будущем — ее любовнике. Он за ней вернется. И скоро она будет в его постели.

Или там, где он решит ее взять.

Внезапно по ее коже пробежал озноб, такой сильный, что ей стало не по себе, и из ее горла вырвался мучительный вздох.

— Не двигайтесь, — мягко произнес Хасан.

— Мистер Хасан, почему вы насурьмили глаза? — спросил Якоб, глядя сквозь очки в проволочной оправе, делавшие его глаза из распахнуто-невинных совиными.

— Потому, рассам валад, что на моей родине солнце столь жарко и безжалостно, что сурьма защищает глаза от его огня и позволяет видеть далеко в пустыне.

Якоб кивнул, трогая воротник своей накрахмаленной до хруста рубашки.

— Господин Хасан, почему вы зовете меня «рассам валад»?

Рука араба ни разу не дрогнула, когда он маленькой тряпочкой умело растушевал линию по ее веку и продлил ее, подчеркивая миндалевидную форму глаз Милли.

— На моем языке это означает «маленький художник».

И Хасан бородатым подбородком указал на рисовальные принадлежности Якоба, в идеальном порядке разложенные в уголке.

— На моей родине живопись — священное занятие, дар, ниспосланный Аллахом.

— О. — На щеках мальчика появились ямочки, он порозовел от смущения и робкого удовольствия. Затем его брови поползли вверх, когда ему в голову внезапно пришла мысль: — Но, господин Хасан, солнце в Лондоне совсем нежаркое. Оно почти не появляется.

— Это так, рассам валад, но когда ты далеко от дома, это помогает сохранить традиции твоего народа, чтобы сердце оставалось рядом с теми, кого ты любишь, но кто вынужден жить без тебя.

В глуби темных, с поволокой глаз араба мелькнула грусть, когда с ностальгической привязанностью взглянул на Якоба. Милли с удивлением поняла, что и у Хасана был маленький рассам валад. Не в первый раз она задавала себе вопрос, что делал араб так далеко от своей любимой родины и почему вынужден был ее покинуть. Беженец ли он? Преступник? Убийца, как Арджент? Это не казалось невероятным, когда она заметила блеск рукояти длинного драгоценного кинжала, скрытого в его многослойных одеждах.

— Мистер Хасан, вы…

— Якоб, коханый, — Милли ласково взяла в ладонь маленький подбородок, — почему бы тебе не дать бедному мистеру Хасану отдохнуть, а самому поставить мольберт?

Сын сморщил ротик и скосил глаза вниз.

— Да, мама, — пробормотал он.

Якоб забрался в свой импровизированный художественный уголок и раскрыл коробку с красками, внимательно выбрав несколько оттенков умбры, золота, сепии и лазури. Затем с точностью алхимика и сосредоточенностью ученого начал их смешивать, и для него исчез весь мир, пока ему не удастся получить идеальный цвет.