Опасное увлечение

— Нет, — честно ответил Арджент, и потянувшись за полоской ткани, показавшейся достаточно чистой, приложил ее к костюму и обмотал вокруг ножевой раны, чтобы остановить кровотечение, пока мальчик отвлекся. Рана была не так плоха, чтобы требовался немедленный уход. Позже он ее зашьет.

— У мамы темные глаза, как я нарисовал, но свет… в них. Оттуда. Я не могу… я не могу понять. Я не знаю, как написать. Мне кажется, дело не в глазах, в лице. Во лбу, и щеках, и… — Его маленькие плечи поникли, и он пронзил его еще одним мрачным взглядом. — Вы, наверное, думаете, что я говорю глупости.

Арджент покачал головой и закончил одной рукой завязывать узел на своей импровизированной повязке.

— Нет. Я точно знаю, о каком свете ты говоришь. Я уже неоднократно обращал на него внимание.

Ребенок опасливо глянул через плечо.

— Вот почему вы ее поцеловали?

— Отчасти.

Возможно, Арджент мало знал о детях, но знал, что причину, по которой он поцеловал мать мальчика, лучше не описать. Как и то, почему он с ней рядом.

На смену робости пришла озорная смелость.

— Вы собираетесь поцеловать ее еще раз? — выпрямившись, Якоб задрал подбородок и выпятил впалую грудь. — Не хотите сначала на ней жениться?

Что-то тяжелое сорвалось внутри Арджента.

— С чего, бога ради, ты это взял? За таких, как я, замуж не выходят. Никогда.

Якоб сморщил нос.

— В школе Родни Битон сказал, что, если мужчина целует женщину в рот, он обязан на ней жениться, или женщина погибла.

Тревога вновь исказила его лицо, и он нервно поправил очки на переносице.

— Вы ведь не хотите маму погубить?

Арджент не мог заставить себя ответить на этот вопрос, не мог серьезно вникнуть в вопрос, по крайней мере не сейчас, когда в его крови все еще играло насилие, а образ безупречной невинности, моргая, уставился на него неуловимо знакомым взглядом.

У погибели множество различных значений, в зависимости от инстанции, выносящей приговор. В некоторых кругах достаточно даже пребывания в одной комнате с ним, чтобы погубить женщину. Стоит только вообразить, как стало бы известно то, что он, оставшись наедине, намеревался с ней сделать. А шлюхи, чьими услугами он пользовался, казалось, не слишком по нему сокрушались. В действительности вряд ли хоть одна из них всполошилась, реши он не купить ее любовь еще раз.

— Нет.

Абсолютно бессмысленно.

Но… погубить? Проведя с ним обязательную ночь, Милли сочтет себя погубленной? Впервые за много десятилетий Ардженту стало гадко и передернуло даже от самого себя.

В чем дело?

Отведя взгляд, он пробормотал:

— Родни Битон — дурачок.

— Точно так же сказала мама, когда я спросил, вы ли мой отец. Хотите увидеть мое сокровище? — просияв, спросил он.

Арджент поперхнулся, а маленький болтун вновь издал какой-то автоматический звук навроде акцента.

Отец? Веселое слово, если не задумываться об ответственности.

Достав коробочку, которую он сжимал во время схватки с Доршоу, Якоб жестом пригласил Арджента сесть в плюшевое кресло и снова водрузил очки туда, где им положено было находиться.

За неимением лучшего Арджент подчинился.

Голос Якоба зазвенел от восторга.

— Глядите, — выдохнул он, отпирая коробочку и показывая ее открытой.

Арджент нахмурился.

— Это краска.

Боже, он надеялся, что это краска, в противном случае даже для него было бы уже слишком.

— Не просто краска, — настаивал мальчик, и его лицо осветилось благоговением, как при виде иконы. — Это особый оттенок пурпура, получаемый в Южной Америке из крыльев кошенильного жука. Это настоящий красный. Самый красивый и дорогой. В мамином портрете я взял его только для роз. Сначала мне было жалко жуков, которым обрывают крылья и они больше не могут летать. Но потом я подумал: будь я кошенильным жуком и попроси меня отдать крылья ради такого цвета, я бы согласился. С радостью.

Наверняка мальчик никогда не жил в заточении. Никогда не был заперт за стенами из железа и камня, и, глядя на небо, страстно ненавидел птиц, способных прилетать и улетать, когда пожелают.

— Умей я летать, я бы ни за что на свете не отказался от этого.

Прежде Арджент не испытывал затруднений, встречаясь с голубоглазым взглядом ребенка, даже когда мальчик упорно его рассматривал.

— Вы так думаете, потому что вы не художник.

— Не вопрос.

Но они часто окрашивали стены тем же оттенком красного.

— Однако я считаю, мы ведь можем думать по-разному и тем не менее оставаться друзьями?

Арджент пожал плечами.

— Почему бы и нет. С моими союзниками мы мыслим по-разному. Что не мешает нам сотрудничать.

Якоб запер свое сокровище и спрятал его.

— Мистер Арджент, вы мне нравитесь, — объявил он. — Нравитесь, потому что не врете мне из-за того, что я еще не взрослый. Если хотите, можете продолжить целовать мою мать, пока вы ее не губите.