— Вам, кажется, понравилось в их компании, — мрачно глянул он из-под насупленных бровей. Чем, видимо, хотел показать, что не верит ей.
— Это называется актерской игрой. Я просто была вежлива. И вы искренне полагаете, что во время этого разговора я наслаждалась?
— Я ничего не знаю о том, чем вы наслаждаетесь.
— Ясно.
Резкость тона Милли удивила даже ее саму. Мудро ли было говорить так с профессиональным убийцей? Вряд ли. Впрочем, сдержанность никогда не числилась среди ее сильных сторон.
К сожалению.
Она привыкла говорить не думая, а сейчас, возможно, было самое время начать.
Они долго молчали, слушая цоканье конских копыт по мостовой или невинное похрапывание Якоба.
— Моя мать была проституткой.
Он произнес эти слова так тихо, что Милли показалось, что ей послышалось.
— Что?
Он подался вперед, и его лицо вышло из полосы света.
— Ее звали Кристина, и она была шлюхой.
Милли моргнула, у нее перехватило дыхание, когда он приблизился к ней в темноте.
— Зачем вы мне это говорите? — прошептала она.
Он отодвинулся.
— Не знаю. Я никогда никому не рассказывал. Может, я говорю это, чтобы вы поняли, что я не хотел вас обидеть. Я не разделяю презрительного отношения общества к проституткам. Из-за похотливой мужской натуры или из-за подлинной красоты прекрасного пола, женское тело — ходкий товар, обмениваемый мужчинами на земли, титулы и даже царства. Так почему, когда женщина продает свое тело за еду или ради того, чтобы выжить, или даже ради удовольствия, это называют грехом? Или преступлением? А брак не стал ли узаконенной проституцией, покупкой и продажей женской плоти для рождения наследников и тому подобного?
Милли поняла, что Кристофер Арджент никогда не перестанет ее удивлять. Она даже не попыталась ответить на этот вопрос. Отчасти потому, что многое он подметил верно, а отчасти потому, что о многом забыл. Как насчет любви? Как насчет двух душ и, да, тел, преданных друг другу на всю жизнь? Защиты совместного имущества и обещания мужчины жить с одной женщиной и заботиться об общих детях?
Однако, положа руку на сердце, сколько ей известно браков, основанных скорей на ее, а не на его представлении?
Карета плавно остановилась, избавив ее от необходимости отвечать.
Но затем возник новый страх. Они приехали… куда-то. Туда, где он планировал их спрятать, пока не сможет гарантировать их безопасность.
Пока она не выполнит свою часть сделки. Прежде чем они отправились в путь, она должна была знать, что произойдет потом.
— Вы убили мистера Дэшфорта? — повторила она.
Он сжал челюсти, прежде чем ответить.
— Да.
— Зачем?
Она надеялась, что он скажет «нет», молилась об ответе, который ей необходим, ответе, который мог бы успокоить совесть. Унять нарастающую панику.
Арджент наклонился вперед, его глаза вышли из полосы света, а его громадное тело вторглось в ее пространство, крадя ее воздух, пока она не почувствовала его теплое дыхание на своей похолодевшей коже.
— Потому что он угрожал вашей жизни, нанял Доршоу убить вас и забрать вашего ребенка. И сказал мне, что не отступится.
Его рука поднялась, Милли вздрогнула, и та снова скрылась в тени.
— Я убью каждого, кто намерен причинить вред вам и вашему сыну. — Его голос был тяжел, как камень. — Вы сможете с этим жить?
Милли задумчиво вздохнула. Ее сын спал у нее на руках, надеясь, что она, мать, его защитит. Для него она была всем в этом мире, и ей пришлось признать, что у нее не было ни навыков, ни требуемой жестокости, чтобы обезопасить его в этом кошмаре.
— Я… я смогу.
Милли сразу пожалела о своих словах, но знала, что она никогда не сможет от них отказаться.
Знала, что сказала то, что думала.
Она вздрогнула, когда он открыл дверь и спрыгнул на землю. Повернувшись, поднял руки и жестом приказал ей передать Якоба.
Милли заколебалась, словно собиралась положить кролика в пасть волка. Но снявши голову, по волосам не плачут. Он обещал не причинить им зла, и уже доказал это своим отношением к Якобу.
Она подняла сына и протянула его Ардженту, который наклонился и взял мальчика, одной рукой подхватив под колени, а другой обняв сзади за шею. Якоб дернулся и громко фыркнул, но улегся на мощных руках Арджента и, повернув голову, уткнулся в его костюм и тотчас обслюнявил лацкан.
Если Арджент и заметил, то не обратил внимания.
Кучер опустил для нее ступени, и она поблагодарила его, когда он поддержал ее, пока она не встала на твердую землю.
Милли расправила юбки, подняла голову и замерла.
Колонны цвета густых сливок своей округлостью контрастировали с четкими углами рустовок белого камня. Аккуратные живые изгороди приветливо обрамляли внушительные железные ворота. Милли протянула руку и оперлась на один из этих камней.
— Ты… живешь в Белгрейвии?
Он кивнул, пока кучер отпирал ворота и открыл их достаточно широко, чтобы они вошли.
— Блэквелл считал, что лучше всего нам, будучи в Лондоне, находиться каждому на своем конце парка[9]
. Он в Мейфэре, а я здесь, в Белгрейвии, как бы контролируя ситуацию.— И этот… дом ваш?