Но он был дураком, даже просто помыслив об этом, и их разговор это доказывал. Если ему нечего терять, нечего ему и дать. А какая женщина этого захочет? Он не был очарователен, исключая попытки заманить кого-то в темноту, чтобы убить. Он не был образован, хотя Дориан научил его читать и при случае он действительно читал книги из своей библиотеки. Он не был принципиален, порядочен, добр, романтичен или интересен.
Он чувствовал не как другие, если чувствовал вообще. Его не терзали вина, беспокойство или сострадание. Еще пару дней назад он считал себя просто машиной, хитрым гидравлическим приспособлением с винтиками и колесиками, для работы которого потребно топливо в виде пищи, сон для нормального функционирования да шлюхи для стравливания пара.
Эта заботящаяся о нем женщина учит его по-другому, но не факт, что к добру. Она лишь обнаружит скрываемую им пустоту. Глубокую — нет —
И сейчас он хотел только физической близости. Только ее тела.
Хотя Арджент чувствовал, что в конце концов полюбит ее душу. Этого он допустить не мог. Этот демон ненасытной пустоты был его собственным, и ему следовало приложить все усилия, чтобы она его не увидела.
Лучше всего предупредить ее заранее.
— Я родился в Ньюгейте, когда моя мать отбывала пятнадцатилетний срок за проституцию, кражи и нападение на дворянина. Когда ее арестовали, ей было семнадцать, а когда умерла — двадцать восемь.
— Она… умерла в тюрьме?
— Да.
— Как?
В нем разверзлась, предъявляя ненасытные требования, завопила, начав со страшной силой извиваться, пустота. И мобилизовала его. Успокоила. Дала нечто, на чем он мог сосредоточиться.
— В луже собственной крови.
— Нет! — прикрыла она рот тыльной стороной ладони, и на мягких кончиках ее пальцев блеснули пятна его крови. Она потянулась к нему, но вовремя остановилась, заметив на себе кровь, и немного испуганно рассматривая свои пальцы.
Чертов проклятый ад. Вот и началось. Кровь на ее руках.
Его кровь. На
Все, не покинувшие его общество, своевременно будут в крови. Из этого не выйдет ничего хорошего.
— По достижении совершеннолетия меня освободили. — Он снова уселся поудобнее. — И вот уже почти пятнадцать лет с той поры я в полном порядке.
Милли смерила его долгим взглядом, в ее иссиня-черных глазах стояли озера непролитых слез. Арджент спросил себя: кто, кроме его матери, хоть раз плакал о нем. Видимо, никто.
Когда она моргнула, они потекли, оставляя на гриме завораживающий след.
У него возникло смешное желание наклониться и поцеловать эти слезы. Слизать соль с ее тела и сделать ее частью себя. Выпить ее печаль, для того чтобы хоть немного почувствовать свою.
Слишком поздно, подумал он.
Жесткость навязчиво напоминала ему, что слижи он ту теплую слезу, в его рту она обернется льдинкой.
— Не жалейте меня, — резко произнес он. — Никто не захочет женщину, когда она плачет.
Он видел, как горе потускнело, а источник эмоций высушен несогласием с ним, даже если его аргументы верны.
— Думаю, я не прав, многие мужчины наслаждались бы вашими слезами, а кто-то восхищался бы тем, как они переходят в плач, — поправился он, и порхающий в холодной груди колибри резко упал и умер в пустоте. — Вам повезло, что я не такой.
Он пристально поглядел на рану. Милли отлично поработала.
— Думаю, вы закончили.
Она, сузив глаза, посмотрела вниз.
— Да.
Он подумал, что она будет жестока и, наказывая его, рванет нить. Но она тихо и спокойно отрезала ее, завязала и наложила повязку.
И она, и он знали, что время пришло. Он видел это знание четко написанным на ее лице.
Арджент встал.
— Умойтесь, раковина и мыло тут, — указал он.
Чтобы смыть кровь. Поскольку там, куда он ее сейчас проводит, такой возможности у нее не будет.
И этот контракт Арджент не сорвет.
Глава семнадцатая
— Если вы думаете, что я войду сюда, вы лишились рассудка.
Из комнаты, в которой спал, Арджент бросил взгляд на сурово поджатые губы и скрещенные руки Милли, и обратно. Если в ближайшее время он не успокоится, он просто потеряет сознание из-за нехватки крови в голове.
— Мы договорились, что сегодня вы — моя, — напомнил он ей сквозь стиснутые зубы. — А это означает, когда и
И он указал на свою подстилку.
Арджент давно наблюдал за людьми и точно знал, что никогда прежде не встречал такого взгляда. В нем смешались остолбенелое возмущение и первородный ужас.
— Мне следовало бы предвидеть. — Она отступила на несколько шагов. — Вы криминальный психопат. Тронутый. Больной на всю голову…
— Что вы, черт возьми, имеете в виду?
Ее пальцы замерли на двери, которую он для нее открыл.
— Что? Этот… темный чулан. Я любимую собаку в таком не держала бы. Варварство. Говорю вам, ноги мой в нем не будет.
Почесав затылок, он взглянул еще раз. Комната размером с его камеру в Ньюгейте, и жили они в такой вдвоем.
— Вполне хватит нам обоим, — заметил он. — Ну, лежа наискосок, а если прямо, то ноги будут торчать из двери.