Опасное увлечение

Звук шагов гулким эхом отражался от стен и холодил кровь. Страдальческий крик. Исполненный беззащитной мукой и бессильной яростью разрывающей ее сердце.

Не знай Милли источника гулкого пугающего звука, она решила бы, что по этим мрачным коридорам бродит страждущий призрак.

Арджент. Невозмутимый мужчина с каменным лицом мог так страшно кричать, только когда сам дьявол живьем сдирал с этого убийцы кожу.

В затишье между жуткими звуками даже собственное дыхание казалось Милли пушечным выстрелом. Свеча дрогнула, когда она кралась вдоль стены коридора к чулану, отделявшему спальню от лестницы.

Она прижала ухо к холодной деревянной двери, но грохот и сильный крик заставили ее отпрянуть. Казалось, будто в тесном пространстве по ту сторону бушевала отчаянная драка. Почему такой мужчина, как он, ютился в столь крошечном, неудобном закутке? Он был хозяином одного из самых больших особняков в Лондоне, и она сомневалась, что он может вытянуть там свое длинное, крупное тело.

Может, родившемуся в тюрьме большие комнаты казались неудобными? Может, он чувствовал себя как дома в пространстве размером с тесную камеру? Господи, как ужасно. Но он решил спать там, и весь поднятый им шум, и… если ему снились кошмары, может, его мучала дремавшая днем совесть. Вероятно, когда пролил столько крови, она обагряет не только руки, но и сны.

Заколебавшись, Милли подумала: не оставить ли его сражаться с темнотой один на один? Исконный как жизнь инстинкт нашептывал ей, что за дверью небезопасно. Что открыть ее было все равно, что решить свою судьбу.

Низкий, пронзительный вой отозвался в ее сердце. Плачем беспомощного ребенка, слитым с рычанием раненого зверя. Моли он о помощи, ее рука, возможно, не притронулась к защелке. Однако этому ужасному звуку не было равных. Крик души, знающей о своей обреченности дьяволу, мучительная агония, исполненная безнадежного отчаяния.

Милли не могла понять глубины страданий, способных исторгнуть такой звук. Вырваться он мог только у такого мужчины.

Когда она потянулась и открыла дверь, ее свеча замерцала, отбрасывая тени и пляшущие блики света на его распростертое корчащееся тело. Она невольно закрыла рот рукой, пытаясь подавить всхлип, и медленно подошла ближе к поверженному гиганту, поскольку в таком маленьком чулане едва могла двигаться.

Он бился с невидимыми врагами, и пот катился с волос по вискам. Насколько она могла судить, на нем была лишь белая простыня, обернутая вокруг его мощных, мускулистых ног. Даже в тусклом свете Милли различила его шрамы.

Она больше не раздумывала, насколько он восхитительно большой.

Его дыхание мучительно вырывалось сквозь стиснутые до скрежета зубы, лицо искажала гримаса муки и гнева, а грудь взметалась, будто кто-то вонзил ему нож в сердце.

Преисполнившись сочувствия, Милли наклонилась, чтобы коснуться его изуродованного плеча и разбудить от держащего в рабстве адского сна.

Его теплая рука дернулась под кончиками ее пальцев.

И вдруг она оказалась под ним, а в ее горло уперлась сталь клинка. Канделябр со свечой с глухим стуком упал на ковер, погрузив их в полную темноту. Его сокрушительный вес придавил ее к тонкому матрасу, не давая вздохнуть, но она не осмеливалась даже пошевелиться, не то что сопротивляться, чтобы он не перерезал ее горло.

Его дыхание шумно прорезало темноту, обжигая ее щеку своими взрывами. Он был и смертью, и напрягшимся над ней естеством, и ножом у ее горла, и твердой, как сталь, плотью, упершейся у нее между ногами.

— Кристофер? — Его имя вырвалось как задыхающийся выдох. — Кристофер… п-пожалуйста… не надо.

Прошло самое страшное за всю ее жизнь мгновение, прежде чем до ее уха долетели его жаркие слова:

— У вас оружие? — спросил он голосом, резким ото сна и гнева.

— Оружие? — Она хотела отрицательно покачать головой, но это было невозможно… и бесполезно. — С какой стати?

Сказать, что он расслабился, было бы как сравнить бурю со штормом, но так или иначе его облегчение было ощутимо.

— Вы не пришли меня убить?

— Боже, нет.

— Тогда… Вы пришли меня трахнуть?

Ошеломленно замолкнув от его вульгарности, Милли заморгала в темноте. Ее сердце билось, как крылья пойманной в сачок бабочки, спешно гоняя кровь ниже и ниже, пока она не перестала чувствовать нож, а только твердую плеть, втиснутую между ее чуть раздвинутыми ногами.

— Милли?

Ее имя вырвалось из его губ стоном мольбы. Его дыхание было настолько частым, будто он оббежал полгорода.

— Да? Я имею в виду, нет! Я имею в виду… вы произнесли мое имя… и я ответила. Нет… да…

— Вы произнесли мое имя, — прошептал он, подминая ее долгим сонным движением бедер. — Я хочу, чтобы вы повторили его еще раз. Я хочу, чтобы вы ответили на вопрос.

— В-вопрос? — Неприятная боль проснулась к жизни у нее между ног, подпитывая страх и в то же время отвлекая ее от него. Какой вопрос? О, он спросил, хотела ли она заняться с ним любовью.

А чуть раньше могли бы, если бы не прервали? Весь вечер задавала она себе тот же самый вопрос.